И не слушая больше восторженное бульканье Павлика, опустилтрубку на рычаг.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Марина забрала с выставки «Наши привязанности» своегоплюшевого мишку, которому недавно исполнилось сорок пять лет, отряхнула с негопыль, отчего зазолотилась его старая шерстка, чуть тронутая молью на спине иправом ухе, заиграла, заискрилась. Она обняла его привычным движением, и так,вдвоем, они спустились в метро…

Мы должны были встретиться на Новокузнецкой, в центре зала…

В вагоне она смотрела на людей, как обычно, —отрешившись и зная ВСЕ о каждом, и думала, как было бы замечательно, если б вэтом вагоне каждый из пассажиров взял бы в руки свою любимую детскую игрушку иехал так, в обнимку с ней. Вон тот дядька, с угрюмым желчным лицом, держал бына коленях деревянный грузовик с отломанным колесом, который в сорок девятомгоду подарил ему дядя Федя, мамин брат, вернувшийся из лагеря… А тетка сиссушенным профилем коммунальной стервы баюкала бы на коленях куклу Марьяну сполуотклеившейся паклей волос…

Впервые в жизни она приехала на свидание раньше меня, потомучто просто перепутала время. Она давно уже не слишком сверялась с обычнымилюдскими часами, давно уже существовала в пространстве, размеченном другимивехами… Сидела на лавочке в центре зала, глядя на пробегающих мимо людейполуприкрытыми глазами. Медитировала…

…Меня рядом она почувствовала не сразу… Так и сидела,полуприкрыв глаза, пока я доставала пудреницу и красила губы…

— Ты бы хоть научила меня чему-нибудь своему, —жалобно попросила я, завистливо глядя на ее, ополоснутое отрешенным счастьем,лицо, — что там? медитации какой-нибудь…

Не меняя выражения лица, она проговорила:

— Да, ты затоптана… Тебя залягали копытами мелкиедемоны нижнего мира… Сядь-ка спокойно… Так… Не обращай внимания на грохот… Этодаже хорошо. Здесь никто никому не нужен, и никто никому не важен… Закройглаза… Так… Теперь вдохни глубоко, снизу живота, и мысленно проследи движениеэтого шелкового тугого глотка воздуха… как он движется по гортани,чувствуешь?.. спускается в пищевод, проходит по желудку, и вниз, вниз, —заполняя внутри каждую клеточку; гони его вниз до самой последней чакры!..

А теперь не торопись… медленно и радостно выдыхай его,выдыхай до дна, до последней молекулы, отходи, отплывай… Замирай… затихни… Иперед тем как вдохнуть опять, мысленно изнутри ощути себя совершенно непричастной этому миру. Пустой… и абсолютно свободной. Да при чем тут свобода!Тебя просто нет, нет тебя! Перед тобой бесконечное голубое полотно, на которомты вольна рисовать любые картины… Да они и сами будут возникать, сами по себе…Ты — ничто, ты — субстанция прозрачного воздуха… Эти семь мгновений — отдохниот мира, и дай миру отдохнуть от тебя…

И гулкий, грохочущий поездами перрон сомкнулся вокруг,разомкнулся, стал огромной сферой, уходящей бесконечно вверх, а внизу,пересекаясь, сталкиваясь, разбегаясь, все сновала и сновала толпа…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

…По перрону тель-авивского вокзала прогуливался красавец сорлиным, что называется, профилем, роскошными высокомерными бровями, огненнымвзором ярких и сумрачных зеленых глаз, с изумительного красноватого оттенкакаштановой бородкой…

Все это великолепие водружено было на непрезентабельноетулово с низкой посадкой, плоским задом и какими-то неуверенными ногами —фигуру, вполне пригодную для заурядной мужской особи, но отнюдь не для этойцарственной головы, которой не хватало лишь чалмы с изумрудом во лбу иликоролевской шляпы с плюмажем. Голова совершенно разоблачала невзрачное тело идаже обличала его, словно владелец этих кривоватых ног и сутулой спины укралгде-то уникальный музейный экспонат.

Он сел с нами в один вагон, и когда проходил контролер, ямгновенно представила, как захваченный врасплох преступник снимает голову сплеч, прячет под мышку, но не тут-то было: из подмышки торчит гордый нос сгневно раздувающимися тонкими ноздрями и выразительно посверкивает зеленыйглаз… И чуть ли не до Хайфы, куда мы ехали в гости к друзьям, я придумывалаприключения украденной головы и очень этим развлекалась. Например, поняв, чтоему от расплаты не уйти, вор прячет голову в мою сумку как раз тогда, когда яотлучаюсь в туалет, и убегает по проходу в тамбур — без головы, разумеется. Тутзабавна реакция наших левантийских, ничему не удивляющихся обывателей.Возможно, кто-то кричит ему вслед — Мотек, что у тебя горит? — ну, какобычно они реагируют, если обстоятельства требуют пошевеливаться. Будет листрелять вспыльчивый и вооруженный пистолетом поселенец в резво бегущеетуловище? Не решит ли он, что это бежит террорист, подбросивший свою начиненнуювзрывчаткой, голову (начинять удобно, много отверстий) в полный людьми вагон?Ну, и так далее…

Борис, когда я описывала все эти картинки, меланхоличнозаметил:

— Но ведь это нос майора Ковалева.

И я скисла.

К тому же я забыла дома книгу, пришлось всю дорогу листатьгазеты… В «Джерузалем пост» целый цветной разворот был отдан иерусалимскимльвам: оранжевый, с серебряными крыльями, лев. Лежащий, расписанный кубистскимрисунком, черно-белый, с гордой гривой. Зеленый, как яблоко, грозно набычившийголову, лев. На площади в клумбе сидели два льва, хвостами друг к другу. Одинкрасный, в белых яблоках, другой полосатый, как бурундук. Стоящий, ковровойвыделки, расписной, как узбекский ляган. Не было только нашего,утреннего-золотого, улыбающегося, стерегущего главную улицу рынкаМаханэ-Иегуда… Ах, жаль…

На соседней странице известный политолог комментировал«худну» — перемирие с арабами, слепленное на скорую руку, — предрекал, чтодолго оно не продлится, и до конца недели мы наверняка еще сотрясемся вкаком-нибудь взрыве…

Все шло своим, уже накатанным, ходом:

Арабы взрывали евреев. Евреи расписывали львов…

Американцы давили с мирными переговорами. Евреи расписывалильвов.

Европа лгала, изворачивалась, подмахивала своему насильнику,от которого лет пятьдесят уже рожала детей ислама. Зато евреи расписывалильвов…

— Смотри! — сказал вдруг Борис и подвинул мнерусскую газету.

Это была огромная, на разворот, статья известного журналистао скандальных событиях в российском Синдикате. «Восхождение по карте» — ииллюстрация, коллаж: человечек карабкается вверх по отвесной гигантскойигральной карте, изображающей марьяжного короля с лицом Джеки Чаплина. В жизниу нашего симпатичного Джеки никогда не было такого циничного лица… Мне былострашно жаль его…

Да: Синдикат пленных не брал… Организация старая, почтенная,с большой ветвистой биографией, в которой немало попадалось укромных уголков,темных тупиков, загаженных подворотен… — ему не привыкать было переживатьскандалы. Крепкий фрегат, сработанный из цельных бревен, — ему приходилосьпережидать и не такие шторма… Он плыл дальше в неохватном океане, забрасываятрал, вытягивая улов, лавируя меж берегами континентов и материков, огибаяострова… все плыл и плыл по маршруту, разработанному каждый раз новымкапитаном… И когда тот или иной матрос поднимал на судне бунт или крал шматсолонины из бочки, или просто сходил с ума от безбрежных, никем не учтенныхпространств, — по приказу угрюмого капитана из Долины Призраков телобезумца, зашив в мешок, просто вываливали за борт…