…Все-таки у нас на Маханэ-Иегуда, на знаменитомиерусалимском рынке Маханэ-Иегуда, как в лесу, — надо знать полянки,заветные грибные места, пригорки и ручейки. Например, сухофрукты я всегдапокупаю на углу крытого ряда и боковой улицы с хозяйственными магазинами. Лавкусухофруктов держит молодой грузинский еврей, а помогает ему сын, очень славныймальчик, вежливый, услужливый, милый. У них необыкновенно сладкие и сочныефиники, а финики — это вещь деликатная, пересушить их ничего не стоит, и тогда— пиши пропало, кожица становится, как жесть… И курага, сушеный урюк, изасахаренный диковинный, ритуальный наш фрукт с парфюмерным запахом имятно-пряным вкусом… — этрог, на который, оказывается, не только молятся, но иедят его… И главное, если купишь у них на приличную сумму, они еще добавляюттебе грамм двести каких-нибудь сластей в подарок. Боря называет это — «приз зарастрату»… Но в тот день я была на рынке одна и, в общем, оказалась тамслучайно: пробегала по делам, а я не могу не зайти на рынок, если подворачиваетсяслучай.

Словом, купив маслин в открытом ряду, я как раз ступила стротуара, чтобы повернуть в боковую улицу к моим грузинам, купить Еве еелюбимые финики, которые она готова есть по…

…и, взорванная магнием вспышки гигантского фотоаппарата, осталасьлежать щекой на асфальте…

Тела у меня больше не было — только щека и огромный глаз,мимо которого в абсолютной тишине текла река крови куда-то вниз, унося врешетку сточной канавы окурки, бумажные пакеты, очки, младенческий сандалик,косточки от маслин… Напротив моей щеки и глаза бесшумно бегало множествосолдат, санитаров, религиозных евреев в черном… и когда они подоспели сносилками — поднимать мою щеку и непомерный, все в себя вобравший глаз, —в тот момент, когда они окружили вот это — то, что от меня осталось лежать наасфальте, — мой глаз в просвете под локтем наклонившегося санитара-эфиопавдруг ясно увидел улыбающегося золотого льва.

Наш золотой утренний лев сидел на углу Агриппас, сторожаврата улицы с именем последнего еврейского царя; подножие его омывала рекакрови, сбегающей вниз и — в ватной тишине — звенящей в моих висках, в моемпостепенно возникающем, вырастающем, восстающем на мне теле, словно оно, моетело, собиралось, слепливалось из разорванной плоти тех, кто еще минуты назадбродил здесь между рядами, пробуя маслины, балагуря, торгуясь, склоняясь кколяске и поправляя сандалий на ножке дочери…»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Погоди, я сам тебе размешаю… Господи, на тебя страшносмотреть… Сахару достаточно?

— Почему это страшно? У меня вполне целая, хоть иподержанная, левая половина лица, — надменно проговорила я…

Мы с моим преемником встретились в Доме Тихо, и чуть ли неза тем же столиком, за которым три года назад сидели с моим предшественником.Мы с ним были знакомы давно, даже приятельствовали, и я радовалась, что моиребята переходят в руки не чужого человека… Цепочка вилась, вилась, мельницакрутилась, Синдикат менял часовых… И ничто не могло нарушить этой смены времен…

Мой преемник нервничал, как и я когда-то. «Ты мне всерасскажешь и объяснишь? — тревожно спрашивал он, заглядывая в левый мой,не заклеенный пластырем глаз. — Ты введешь в курс дела?» Я отвечала — чтоконечно, конечно, все объясню, введу, погружу и окружу, что российская жизньпостигается постепенно, и все устаканится, и все будет хорошо.

Бесполезно было говорить иное. Что я могла сказать? Чтоскоро наберет обороты и закрутит его безумной центрифугой круговерть безвыходных, без вдоха, без рассвета и заката? Он бы не понял. И не поверил.

— Главное, — сказала я, — наш департамент.Запиши: Костян. Национальное достояние. Ангел в джинсах — мастеровой, ломовой,бессонный, заботливый и надежный, как папа. На нем держится весь Синдикат. Егооберегать. Не давать остальным департаментам садиться верхом. Следить, чтобыднем хоть что-то перекусил. Он не жалуется — он никогда не жалуется, — ноя подозреваю, что у него гастрит. Делай семинары по выходным, чтобы выписать нанего командировочные — он стоит всех синдиков вместе взятых, но не получает идесятой доли их зарплаты. Доверься ему. Когда будет особенно хреново, —упади ему на руки, он вынесет через все пожары и наводнения.

Дальше — Маша, секретарь. Хорошая девочка. Оченьобязательна, всегда нервничает, что не все подготовила и не так сделала. Отнапряжения — хамит. К тому же она плохо воспитана, несдержанна и нервна…Принимай на себя вину за все ее грубости. Извиняйся перед всеми обиженными ею иобещай им, что всыплешь ей по первое число. Доверься ей. Отдай ей ключ от сейфасо всеми деньгами. Поручи писать все бумаги, все отчеты… Она не подведет и всесосчитает. Раз в месяц, когда она особенно бледно выглядит и круги подглазами, — отпускай ее отлежаться — у нее тяжелые месячные, а тебе она нескажет.

Дальше: Женя, повелительница электронных глубин, создательсайта Синдиката, хозяйка Базы данных. Доверься ей, тем более что доверитьсяпридется, — все равно никто, кроме нее, не войдет в эту пещеруразбойников… Не грозись выбросить все аквариумы, даже когда тебе очень хочетсяэто сделать, и подкармливай мальков — им тоже есть охота.

Галина Шмак, ответственный секретарь нашей газеты. Непугайся. Газета — дело наживное, выходит сама собой, и даже если там перепутаюткого-то с кем-то, и этот кто-то станет писать жалобы, грозиться судом илиподжогом, — не робей: ни черта не произойдет, небо не обвалится на землю,а все сто восемьдесят семь организаций ни на секунду не остановят свой бег…Доверься Галине раз и навсегда, и по возможности вообще не заглядывай в этучертову газету…

Эльза Трофимовна, мониторинг прессы. Блистательно делаетсвою работу, каждое утро ты найдешь на своем столе нужные вырезки по нашейтеме, а каждую неделю — прочтешь грамотнейший обзор российской прессы. Непытайся постичь ход ее мыслей — просто доверься ей. Но если хочешь остаться вздравом уме — никогда не поручай ей ни-че-го…

И наконец, Рома Жмудяк… Ты Гройса когда-нибудь видел?

— Что-то… слышал, вроде… или по телевизору… А что? Акто это?

— Честно говоря, не знаю… Но Рома — его жена… Заставитьее работать невозможно, смирись с этим раз и навсегда. Не кипятись, не качайправа, не пытайся указать ей ее место. Никто не сможет точно определить — гдеоно. Доверься ей, она человек осведомленный во многом. Советуйся и соизмеряйсилу удара, если хочешь врезать кому-то по яйцам…

Ну и, наконец, запомни имя: Клещатик. Ной РувимовичКлещатик.

— А кто это? Звучит колоритно.

— Ты пока просто запомни: фигура трагическая, падшийангел. Мечтал стать новым Моисеем, Абарбанелем, а стал генеральным подрядчикомСиндиката. И за это все человечество будет платить ему дань до скончания веков…Ну, оглядишься, словом…

Я взглянула на часы, подозвала официанта… Мой преемникпопытался вытащить бумажник, но я остановила его: