Занемелой рукой по внутреннему телефону я набрала номерМаши.

— …ко мне… — сказала слабым голосом.

Маша влетела через секунду, брякнулась на стул, вытаращиласьна меня зелеными глазами.

— Кто… — тихо и внятно проговорила я, — вместоменя… подписывал… акты?..

Маша преданно смотрела, не отрываясь, медленно оседая набок.И осела, продолжая глядеть на меня белками закатившихся глаз…

— Это что? — брезгливо спросила УгрозаРасстреловна сверху.

— Это обморок, — бессильно сказала я, обнимая Машуи пытаясь опять посадить ее прямо.

— Скажите этой дуре, что ее никто не подозревает! Да ивас, недотепу, никто не подозревает. Суммы из вашего бюджета простопереводились по компьютеру…

Я потрогала козу с визитными карточками… расправила какую-тосалфетку на столе… Спросила сдавленно:

— Кем?!..

Она развела руками. Жест был бабий и человеческий.

— Тем, кто умеет это делать… Кто умеет считать и знает— как прятать концы в воду… Но ничего, ТАМ… — она показала пальцем вниз, —там разберутся, в конце-концов. Докопаются… В той организации, где я всю жизньработала…

Странно, подумала я, произнося это сакраментальное там, людиобычно указывают на небо. Может быть, указывая под ноги, Роза Марселовна Мцехимеет в виду вовсе не аудиторов, какими бы въедливыми те ни были, а что-тодругое? Скажем, преисподнюю?

Я молча поднялась, вышла из кабинета главного бухгалтерароссийской бухгалтерии и направилась к своему патрону. Клавдий сидел в той жепозе, обхватив голову руками, в пепельнице перед ним курилась тоской сигарета.

— Клавдий, — позвала я.

Он поднял голову и взглянул на меня измученными глазами.

— Прикажи Шае и Эдмону прочесать все казино, игорныедома и элитные клубы… — твердо закончила я.

У себя в департаменте я опять наткнулась на откляченные задыподчиненных… Вот если б они были голыми, это было бы даже символично, подумалая… Собравшись в кружочек, все они кропотливо выкладывали на полу обрывкикакой-то бумаги. Перевернутое ведро откатилось под Машин стол…

— Ну что опять, о Боже?!

— Представляете, — весело сказала Женя, стоя начетвереньках, — это был приказ Клавдия о том, что наш департаментпереводят во двор, в новое здание… А Эльза Трофимовна р-раз, и…

— А я и внимания не обратила, что во дворе естькакое-то здание… — смущенно и доверчиво улыбаясь, проговорила Эльза Трофимовна.

Она взяла со стола какую-то бумагу, мельком взглянула на нееи, сложив вчетверо, стала рвать на кусочки…

— Посто-ойте!!! — застонала Маша… — Что ж вырвете?! Что это?!

— …да чепуха там какая-то… Вообще, по ошибке попало…Какой-то корабль… куда-то отплывает пятнадцатого августа…

Маша завыла, затопала ногами…

…Спокойно, сказала я себе, спокойно, ты скоро уезжаешь ивообще не имеешь к этому морю-по-колено никакого отношения…

Вошла в свой кабинет, закрыла дверь, чтобы не слышатьочередного скандала…

Села за стол и наконец открыла почтовую программу. На меняпосыпались гостинцы-леденцы в широком ассортименте:

— целый мешок файлов от Галины Шмак с воплем, что всеэто надо прочитать до утра;

— заявка от Эсфирь Диамант с приглашением поддержатьматериально «Еврейские народные гуляния» в исполнении ансамбля «Русские затеи»на ее концерте, в зале «Родина»;

— истеричное открытое письмо Клары Тихонькой (с копиямиво все сто восемьдесят семь организаций) с требованием вложить тридцать тысячдолларов в проект пятиэтапного семинара «Будущее Катастрофы»;

— десятка полтора требований из Иерусалима;

— рассылка «Народного университета» Пожарского;

— рассылка Национальной Русской партии Украины;

— рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;

— приглашение из Театра Наций на премьеру пьесы НояКлещатика «Высокая нота моей любви»;

И, наконец, последнее письмо, которое вывело меня изступора.

Я смотрела в экран своего компьютера с бессильнымизумлением:

Из департамента Розыска потерянных колен мне сообщали, чтоВячеслав Семенович Панибрат, 53 года рождения, профессия — водитель, —принадлежит к потерянному колену Гада («Отряды будут теснить его, но Гадоттеснит их по пятам»)…

Нет, подумала я, нет, вот это уж — дудки… Довольно… Славу явам не отдам…

Потянулась к своему ежедневнику и стала быстро листать его,отыскивая одну бумагу, которая столько времени провалялась у меня, кочуя изодного ежедневника в другой… Где-то здесь она то и дело подворачивалась подруку, а вот сейчас… В нетерпении я перевернула ежедневник, вытрясая из него всезаписочки, листки, фотографии, квитанции… наконец, сложенный вчетверо листвыпал на стол.

— Маша! — крикнула я, — свяжи-ка меня…

И тут же раздался звонок. Я вздрогнула, — и настолькобыла уверена в том, кто это звонит, что сама сняла трубку…

— Дорогая, — услышала я знакомый голос, —звоню только за одним: убедиться, что вам прислали приглашение на премьеру моейпьесы, которая с вашей легкой руки…

Нет, не за этим ты звонишь, подумала я, не за этим…

— Ной Рувимович, — проговорила я мягко ирешительно, — нам бы стоило повидаться, причем, не откладывая это вдаль. Яведь скоро уезжаю, и…

— Не говорите, не говорите! — перебил он менявзволнованно. — Вы не представляете, какая это будет потеря для…

— Когда вы сможете приехать?

— Да вот сейчас, — сказал он просто, — я тутпаркуюсь у ворот, сейчас и поднимусь…

Я подняла глаза. В дверях стояла взволнованная Маша.

— Валокордин? — спросила она. — Тридцатькапель?

— Дурочка. Кофе. И для Ной Рувимыча тоже. И ко мне —никого, пока он не выйдет отсюда.

Норувим был сегодня совершенно по-летнему: светло-сераябобочка, светлые брюки, никакого галстука. И пребывал он — это видно было спорога — в отличном настроении.

Маша принесла кофе, вазочку с конфетами, плотно прикрыла засобою дверь.

— Боже мой, боже мой! — приговаривал Клещатик,разворачивая конфету, — три года пролетело совсем незаметно! Какзадумаешься — что есть наша жизнь…

Я не мешала ему разогревать нашу предстоящую беседу. Простознала — о чем она пойдет. И понимала, что на сей раз буду полновластнойхозяйкой ситуации.

— И все это время своим присутствием вы настолькоукрашали жизнь столи…