Она протянула руку.

Солинда отскочила назад с кошачьей ловкостью и, забившись в угол камеры, крикнула:

– Не прикасайся ко мне, ведьма! Со мной все в порядке! Прочь от меня!

Вздохнув, Елена прижала девчонку к стене воздушным гнозисом. Она чувствовала себя палачом, и ей было тошно от этого.

– Это руна оков, – сказала она Солинде. – Будет больно.

Елена положила руку девушке на лоб. Вспыхнул гностический свет. Солинда завизжала и двадцать долгих секунд корчилась от боли, прежде чем обмякнуть. Проверив ее пульс, Елена уложила Солинду на кровать. Она сама ненавидела себя за то, что сделала, однако руна оков, обычно применяемая для того, чтобы лишать пленных магов возможности использовать гнозис, также могла блокировать любые попытки гностического контакта разумов. Если какой-либо маг поддерживал с Солиндой связь, руна оков ее оборвет. Что ей действительно нужно – так это душевное исцеление, а она сопротивляется непривычно яростно. Проклятье! Ну почему никогда нет времени на то, чтобы сделать все как следует?

Елена покинула тюремную камеру, испытывая серьезные опасения, и смотрела вслед выехавшей через полчаса повозке с чувством упущенной возможности. Впрочем, времени размышлять об этом у нее не оставалось. Сэра сейчас как раз выслушивала жалобы простолюдинов, и ее нужно было охранять.

В конце дня Елена сопроводила королеву-регентшу в их покои. Девушка провела весь день, разбирая ходатайства и взвешенно отвечая на них. Елена гордилась своей юной подопечной, но ее все время отвлекали накатывавшие на нее волны жара и то и дело начинавшийся озноб. На ней была мантия с глубоким капюшоном, под которой с Елены ручьями лился пот.

– Элла, ты ужасно выглядишь, – произнесла Сэра с искренней заботой.

Протянув руку, она отвела ее капюшон.

Разве? Елена ошеломленно посмотрела на девушку. Мир закачался у нее перед глазами, и она упала в обморок.

Елена пришла в себя в своей постели. На ней была ночная рубашка, а вокруг суетились Тарита и Борса. Сэра прижимала холодный компресс к ее лбу. Увидев, что Елена очнулась, Борса дала ей в руки миску куриного бульона.

– Думаешь, мне будет от тебя хоть какая-то польза, если ты умрешь? – потребовала ответа Сэра.

– Прости… Я думала, что выздоравливаю.

Сэра фыркнула:

– Выздоравливаешь? Ты убиваешь себя!

Елена опустила голову, а Сэра начала мерить шагами крошечную комнату.

– Это моя вина, – говорила девушка. – Я требовала от тебя слишком многого. Меня могут охранять мои рыцари. До прибытия провинциальных лордов ничего серьезного не планируется, а до этого еще три недели. Так что у тебя восемнадцать дней, и я приказываю тебе за это время как следует выздороветь. – Она взяла Елену за руки. – Мне нужно, чтобы ты перестала меня пугать, амика. Пожалуйста!

Елене ничего не оставалось, кроме как согласиться, и всю следующую неделю она спала не только ночью, но и часть второй половины дня. Ей запретили тренироваться, а случай с обмороком достаточно напугал ее саму, чтобы не протестовать. Она даже позволила Тарите с Борсой растирать себя увлажняющими маслами и кремами. Иногда Сэра по вечерам читала ей стихи, а Тарита играла с ней в табулу, но у нее все равно оставалась куча времени на размышления. Подобное занятие нельзя было назвать приятным.

Она взглянула на свою собственную жизнь новыми глазами. Теперь Елене стало очевидно: то, что она считала любовью, было лишь фанатичной преданностью Гурвону – она отчаянно нуждалась в человеке или идее, достойных того, чтобы служить им. Религия и алчность подвели ее: в мире не было ни единой веры или философии, которая не вызывала бы у нее насмешливого презрения, а богатство мало что значило, особенно сейчас, когда она знала, что никогда и нигде больше не будет в безопасности. Она и Гурвон достигли непомерно больших успехов. Имперский престол захочет избавиться от них, как только они перестанут быть полезными. Елена не чувствовала в отношении престола никакой преданности, и теперь все те задания, которые, как она привыкла говорить себе, были необходимы, казались ей злодеяниями. Слепо выполняя приказы Гурвона, она отвергла мораль. Она была пустым сосудом, который наполнили ядом. Елена не могла вспомнить ни одного деяния, которым стоило бы гордиться, совершенного ею после Мятежа и до того, как она связала свою судьбу с Нести и остановила Самира Тагвина.

Она так привыкла сама разбираться со своими проблемами или перекладывать их на Гурвона, что ей никогда не приходило в голову поговорить с кем-то еще. Но однажды утром к ней в комнату вошла Борса. Отпустив несколько шуток, женщина села у ее кровати и, начав вязать, задала вопрос, заставший Елену врасплох.

– Кто ты, Элла? – спросила она.

Не «Как ты?». «Кто ты?» Удивленно взглянув на старуху, Елена уже собиралась ее поправить, но затем осознала, что Борса не оговорилась. Она подавила желание посоветовать женщине не лезть не в свое дело. Елена никогда и никому еще не изливала душу, даже Гурвону – в особенности Гурвону, из страха показаться слабой. Ей вообще не хотелось отвечать, но, к ее собственному ужасу, слова чуть ли не сами полились из ее рта. Впрочем, она не стала им препятствовать. Дав волю собственному подсознанию, она ощутила странную свободу.

– Так кто я теперь? – размышляла Елена вслух. – Я – человек, которому есть кого защищать: Сэру и Нести, потому что я верю в примирение и компромисс, которые являются основой их мировоззрения. Потому что я уважаю Сэру за ее храбрость и убеждения. Я горжусь тем, как она отвечает на ежедневные вызовы, являющиеся неизменными спутниками лидера. Горжусь тем, что Сэра показывает этим мужчинам, какой сильной и способной может быть женщина. Я бы с радостью умерла, зная, что умираю, спасая ее.

Когда она замолчала, Борса, продолжая стучать спицами, заметила:

– Но ты, разумеется, хочешь большего, чем смерть, моя дорогая.

– Все заканчивается смертью, – сказала Елена.

Ответ профессиональной убийцы.

– Но разве тебе совсем не хочется жить?

– Разумеется, хочется – и я постараюсь оставаться в живых так долго, как только смогу, ради Сэры. – Сев в постели, она обхватила свои колени. – Она создает здесь нечто хорошее. Если я смогу сохранить ей жизнь и помочь удержаться у власти, я вполне могу пустить здесь корни. Этого будет достаточно. Это станет моим наследием.

– Ты говоришь как мужчина: смерть, долг и наследие. – Борса похлопала ее по руке. – А ты – женщина, Элла.

Елена посмотрела на нее снисходительно:

– Этого требует моя роль, Борса. Сэра полагается на меня в том, что касается ее безопасности. Если Гурвон убьет ее, Явон распадется на части. Потому я оберегаю ее, и мне пока что этого достаточно.

Взгляд Борсы был грустным.

– Всегда есть что-то большее, моя дорогая. Ты не можешь продолжать жить так же, как раньше. Ты живешь на пределе своих возможностей и не позволяешь никому до тебя достучаться. Не позволяешь никому коснуться себя здесь, внутри. – Старуха указала рукой на ее грудь. – Переживания и страхи накапливаются подобно гною, и ты должна вскрывать этот гнойник радостью или продолжишь падать в обмороки все чаще и чаще, лишившись в конце концов возможности защищать и Сэру, и кого бы то ни было еще.