Государственного совета, создал Университет, окончательно ликвидировал финансовую задолженность, дополнил налоговую систему, реорганизовал Французский банк и Казначейство. Это была, в самом деле, вершина его чудесного правления, вершина беспримерного возвышения, которую вряд ли кто-нибудь когда-либо превзойдет, если вообще сумеет достичь.

К несчастью, несравненный год закончился не миром, как можно было надеяться, а войной, отчасти – по вине Европы, отчасти – по вине Наполеона. Это произошло, несомненно, вследствие жестокого удара – смерти, унесшей Фокса в тот же год, в какой она унесла Питта.

Переговоры, начатые с Россией и Англией, продолжались и во время трудов всякого рода, которые мы только что описали. Лорд Ярмут, переговоры с которым французы произвольно замедлили, оставался при тех же предложениях. Англия желала сохранить большинство своих морских завоеваний, уступала Франции ее континентальные завоевания, по-прежнему исключая Ганновер, и ограничивалась тем, что спрашивала, что французы готовы сделать для возмещения ущерба королю Неаполитанскому. Новые королевства и Рейнский союз, казалось, ее не заботили. Наполеон, осуществив свои главные проекты и не имея более причин откладывать переговоры, торопил лорда Ярмута с получением полномочий, дабы прийти к какому-нибудь заключению. Лорд Ярмут их наконец получил, но с приказом использовать лишь тогда, когда увидит возможность прийти к согласию с Францией и договорится с русским переговорщиком.

Убри прибыл в июне с должными полномочиями и с двойной инструкцией: выиграть время для залива Каттаро и таким образом избавить Австрию от грозившей ей военной экзекуции; закончить все существующие споры мирным договором, если Франция примет условия, которые спасут достоинство Российской империи. Одно обстоятельство утвердило Убри в мысли завершить дело заключением мира. Пока он был в пути, российское министерство переменилось. Поскольку Чарторижский и его друзья не желали терять связи с Англией, – не для продолжения войны, но для достижения преимуществ на переговорах, – Александр, устав от их наставлений и опасаясь более тесных отношений с Сент-Джеймским кабинетом, наконец принял отставку Чарторижского и заменил его генералом Будбергом. Тот был в свое время гувернером императора и другом императрицы-матери, и не имел ни сил, ни настроя противиться своему господину. Убри, который видел, что император расположен к миру более, чем его министры, в результате этой перемены счел дозволенным окончательно склониться к заключению мира.

Талейрану не стоило труда убедить Убри, когда тот заявил, что у обеих империй нет серьезных спорных интересов, кроме вопроса влияния на две-три мелкие державы, которые Россия взяла под свое покровительство. Но Россия не могла быть слишком требовательной в отношении последних после разгрома в Аустерлице, а только хотела спасти свою гордость от слишком жестокого поражения. Поэтому она была готова не обращать внимания на переустройство Германии и присоединение Генуи и Венецианского государства; решила молчать по поводу завоевания Неаполя, ибо его вооружение после соглашения о нейтралитете оправдывало жесткие меры Наполеона. Между тем в отношении Пьемонта и неаполитанских Бурбонов у России имелись письменные обязательства, и она не могла сделать меньшего, чем просить для них хоть чего-нибудь.

Это и стало основным и трудноразрешимым вопросом между Талейраном и Убри. Последний желал хоть какой-нибудь, пусть и небольшой, компенсации для короля Пьемонта, оставления Сицилии за неаполитанскими Бурбонами и введения в договор некоторых поправок, которые придали бы России видимость полезного и почтенного вмешательства в дела Европы. Наполеон хотел поначалу сухого и пустого договора, который попросту восстановит мир между двумя империями: это дала бы понять России, что он вовсе не признает за ней того влияния, на которое она претендует. Однако этот строгий проект не устоял перед возможностью немедленного заключения мира, что неизбежно приводило Англию к переговорам на разумных условиях. Поэтому Наполеон позволил Талейрану изобразить в договоре всё подобие влияния, которое могло спасти достоинство русского двора. Так, министру было дозволено в открытом договоре гарантировать уход из Германии, целостность Оттоманской империи, независимость Рагузы, обещать помощи Франции в сближении Пруссии со Швецией и согласиться, наконец, на помощь России в восстановлении мира между Францией и Англией. Тут было из чего составить договор более существенный, чем тот, которого хотел поначалу Наполеон, а следовательно, и более лестный для гордости России. Но требовалось хоть какое-то возмещение для королей Пьемонта и Неаполя. От возмещения королю Пьемонта Наполеон категорически отказался, и пришлось с этим смириться. Что до Неаполя, Наполеон оказался уступать Сицилию и потребовал возвращения острова королевству Неаполитанскому, в настоящее время принадлежавшему Жозефу. Для удовлетворения предъявленных претензий придумали компромисс, состоящий в том, чтобы наследному принцу Неаполя [Франциску I] дать Балеарские острова, а низложенным королю и королеве – денежную компенсацию. Балеарские острова принадлежали Испании, но Наполеон мог предложить той взамен увеличить маленькое королевство Этрурии каким-нибудь кусочком герцогства Пармы и Пьяченцы. К тому же у него имелся превосходный и высокоморальный повод обраться к мадридскому двору, ибо наследный принц Неаполя стал зятем Карла IV в тот же день, когда неаполитанская принцесса сочеталась браком с принцем Астурии. В дополнение к этим прекрасным доводам Наполеон обладал силой, так что в отношении Балеарских островов был в состоянии взять на себя серьезное обязательство.

После изобретения этой комбинации следовало заканчивать дело. Убри связался с лордом Ярмутом, который, выказав превосходные чувства в отношении Франции, нашел всё же слабостью уступать всем требованиям Талейрана. Как добрый англичанин, он хотел, чтобы Сицилию оставили королеве Каролине, ибо оставить ее королеве – значило отдать ее Англии. Он также не преминул настоятельно посоветовать Убри продолжить сопротивление со стороны России.

Но у Талейрана было средство, подсказанное Наполеоном, и он этим средством ловко воспользовался, – пригрозить немедленной военной акцией в Австрии, если не будет возвращен залив Каттаро. Наполеон, как мы говорили, дорожил заливом из-за его удачного положения на Адриатике и особенно из-за соседства с турецкими границами. Потому было решено требовать его возвращения, и угрожать оказалось тем более легко, что Наполеон был настроен действовать решительно. К тому же ему для этого следовало сделать лишь шаг, ибо его войска стояли на Инне и оккупировали Браунау. Талейран заявил Убри, что надо либо заключать договор и подписывать мир, который повлечет возвращение залива Кат-таро, – либо покидать Париж, после чего Австрия будет строго наказана, если только не присоединит свои усилия к усилиям Франции, чтобы отбить позицию, столь вероломно сданную русским.

Убри, испуганный этим категорическим заявлением, поделился своими затруднениями с лордом Ярмутом, сказав, что у него есть инструкции спасти Австрию от неминуемого насилия и что он вынужден им следовать; что в нынешнем положении ничего не удастся выгадать с таким характером, как у Наполеона, ибо каждый день он совершает какие-нибудь новые действия, которые приходится затем принимать как данность, если хочешь избежать разрыва;