распространение и доступность кодеина, который выпускается фармацевтической промышленностью в „удобной форме для наркоманов“»[915]. Поскольку обычная доза кодеина в 0,015 г смешивалась с безвредными веществами типа сахара, соды и пр., наркоман мог употребить 40–60 таблеток без каких-либо побочных эффектов. Безусловно, хипповский фольклор считал кодеин безвредным наркотиком, который, правда, лучше было употреблять в сочетании с чем-то еще. Неизвестно, было ли принято к действию предложение автора официальной записки — добавлять в кодеиновые таблетки менее приятные вещества (например, слабительное).

Многие хиппи познакомились с изменяющими сознание наркотиками в психиатрических больницах, куда они ложились с целью избежать службы в армии. Одним из «первопроходцев» стал лидер хиппи Солнце, впервые попробовавший морфий в армейском госпитале, в который он попал из‐за травмы головы и после которого, к своей радости, был сразу демобилизован. Он продолжал получать от своих сослуживцев — любителей рок-музыки и будущих хиппи — восторженные письма, украшенные лозунгами вроде «Long Live Drugs» и изображениями шприцев[916]. В секретном документе, составленном ЦК ВЛКСМ, говорится: «Необходимо поставить вопрос перед органами здравоохранения о более внимательном подходе к постановке диагноза лицам, подражающим „хиппи“, т. к. иногда после разового употребления таблеток молодые люди поступают в больницу, ставятся на учет в психдиспансер, и в дальнейшем они получают таблетки по рецептам психдиспансера»[917]. Там, где открыто достать наркотики было невозможно, наставал черед системы, которая уже долгое время культивировалась теневой экономикой. Света Маркова специализировалась на соблазнении водителей скорой помощи, которые поставляли ей морфий. У ее друзей Чикаго и его жены Ольги был доступ к ЛСД через каких-то знакомых, которые доставали его из военных лабораторий[918].

В докладе 1966 года о ситуации с наркоманией среди молодежи в СССР, циркулирующем между комсомолом и другими государственными организациями, были перечислены всевозможные ситуации, в которых советское государство не смогло обеспечить сохранность и недоступность сырья и препаратов, содержащих наркотики: растения, оставленные без присмотра на полях после уборки урожая опийного мака; содержащие кодеин препараты от кашля, отнесенные к списку Б и продающиеся без рецепта; воровство с целью перепродажи наркотических лекарств из списка А сотрудниками лечебных учреждений, контроль в которых был не таким строгим, как в аптеках; преступная деятельность, включая грабежи; и, наконец, расплывчатое и неразвитое законодательство в сочетании с нехваткой информации среди населения в целом[919]. И хотя некоторые законы были ужесточены, все те же условия способствовали наркомании среди хиппи в течение следующего десятилетия. Казалось, все наркотики свободно циркулировали в той или иной форме, но хиппи отдавали предпочтение тому, что было легко достать. ЛСД не стал главным изменяющим сознание наркотиком, каким он был на Западе. Его заменил самодельный коктейль из разных подручных средств, которые можно было свободно приобрести в советских условиях. Среди оригинальных советских препаратов, популярных у хиппи и легкодоступных на черном рынке, кроме уже упомянутых димедрола и циклодола, были кодеиносодержащий адофен и опиоидный анальгетик омнопон. Ступенькой ниже находились препараты вроде эфедрина, лекарства от простуды, которое можно было свободно купить без рецепта в аптеке и в большой дозе ввести прямо в вену. Один флакон стоил всего 88 копеек[920]. Однако воплощением того, как наркотические привычки хиппи адаптировались к советским экономическим реалиям, был уже упоминавшийся выше Sopals — пятновыводитель, производившийся на Рижском химкомбинате. Первыми его изменяющее сознание действие открыли ленинградские хиппи, придумав смачивать им платок и потом вдыхать, плотно прижимая ткань ко рту и носу. Кест описывает действие «Сопалса» как «путешествие сознания за рамки обычных форм времени и пространства». Сам «трип» длился всего несколько секунд, «но получаемый в это „объективное время“ объем психической информации превосходит все мыслимые параметры»[921]. И все это удовольствие стоило 20 копеек в любом отделе бытовой химии.

Реальность хипповской материальной культуры, таким образом, заключалась не столько в том, что хиппи выпали из советской материальной культуры, сколько в том, что они в нее влились, ее эксплуатировали и переделывали и создавали на ее основе свою собственную «вещную систему». Им удалось это сделать потому, что некоторые из самых фундаментальных идей мирового движения хиппи отлично сочетались с советскими реалиями. Идеология хиппи в теории поддерживала коммунистическую идею антиматериализма. Недостатки, которых, если говорить о материальной сфере, у позднего социализма было много, смогли трансформироваться в достоинства или возможности. Взамен советский дефицит вынудил советских хиппи одновременно к аскетизму и творчеству. Когда это произошло, аскетизм и творчество стали также священными хипповскими ценностями, превратив советскую реальность в одну из движущих сил развития советских хиппи. Хиппи не боролись с дефицитом, как большинство советского общества, а воспринимали целомудрие бедности как что-то облагораживающее. В то же время широкую культуру «сделай сам», столь распространенную во всех сферах позднего социализма и являвшуюся основой как индивидуальной, так и коллективной идентичности, легко было превратить в деятельность, подтверждающую контркультурную идентичность. Эти пересечения устремлений и реальности говорили о том, что хиппи, хотя и отличались материально от советского основного общества, по сути не так уж далеко отстояли от рядового советского гражданина, как им бы самим хотелось думать.

Алексей Голубев и Ольга Смоляк показали, что многие граждане позднего СССР, как и хиппи, извлекали пользу из существующего дефицита, наделяя собственное производство ценностью, которая заключалась скорее в процессе, чем в самом продукте[922]. В отличие от возвышенных антибуржуазных идеалов, царивших на Западе, эта гордость за свое ремесло была продуктом несостоятельной экономической системы. Общность создавалась через участие в культуре «сделай сам» и взаимопомощи. Но это также создавало и независимых индивидов. Как и все остальное общество позднего СССР, хиппи научились использовать то, что он мог им предложить, и заставили его на себя работать. Но их обращение с советскими вещами выходило за рамки простых расхищений и спекуляций, которыми занималось так много советских граждан. Хиппи использовали все, что давал им поздний социализм, чтобы создавать свою собственную особую вселенную (иначе говоря, выезжая на существующей материальной культуре), которая по своей сути отвергала многие нормы советской культуры, если не большинство этих норм. Это означает, что хиппи были одновременно и связаны с советским государством, его обществом, экономикой и культурой, и оторваны от них.

Хиппи действительно извлекли из позднего советского мира все самое лучшее. Они не только использовали позднесоветские идиосинкразии по полной, они также дали возможность по-новому взглянуть на поздний социализм, который предстает здесь не как изобилующая запретами среда с ограничивающими перспективами, а как место, полное возможностей — в том числе возможностей создавать другую материальную культуру. Советские хиппи по необходимости использовали советские вещи