экономика была связана с советской, можно понять, если расширить идею хипповских вещей до подхода «вещной системы» (thing-system), который фокусируется на том, как именно вещи связаны с обществом психологически и материально. Хипповская «вещная система» («вещная система» — термин, который антрополог Сергей Ушакин взял у Бориса Арватова и обозначил как «исторически специфическую совокупность материальных объектов, институциональной инфраструктуры, способов различения и идеологических ценностей») успешно опиралась на «вещную систему» позднего социализма, временами ее эксплуатируя, временами способствуя ее развитию и расширению[898]. Наркотики советских хиппи были хорошей иллюстрацией того, как этот симбиоз (а иногда паразитизм) работал. Поскольку ЛСД в советских условиях было практически невозможно достать, хиппи за железным занавесом переключились на другие, более доступные одурманивающие вещества: каннабис; мак или кукнар (опиаты); и лекарственные препараты. Все три типа наркотиков расцвели в советских условиях, позволив советским хиппи создать их собственный образ жизни.

Каннабис был важным связующим звеном мировой контркультуры 1960‐х. Из-за его расслабляющего эффекта, изменяющего сознание, хиппи использовали каннабис как идеальное средство достижения такого состояния психики, которое отрицало ценность труда, столь ценимого старшим поколением. Вдобавок его восточное происхождение привносило экзотику в жизнь белой буржуазной молодежи. Конопля в изобилии росла по всему Советскому Союзу, особенно в Средней Азии и на Кавказе. Только в конце 1960‐х Минздрав стал пытаться контролировать дикорастущие поля[899]. Но все попытки запретить традиционное использование каннабиса в Средней Азии и на Кавказе едва ли можно было назвать серьезными, и успеха они не принесли. В средней полосе России конопля ценилась только теми, кто занимался траволечением. Та часть общества, откуда хиппи пополняли свои ряды (городские образованные жители европейской части страны), практически ничего не знала об этом наркотике, пока их дети не начинали курить травку. Таким образом, в регионах, где потребление наркотика было обычным делом (и где каннабис выращивался по высшим стандартам), его было достаточно, тогда как в остальной части страны никто ничего о нем не знал и, следовательно, его не осуждал.

Поэтому курить траву в Москве было проще, чем в Сан-Франциско. В то же время торговля гашишем была квазилегальным делом. Московский хиппи Шекспир вспоминает типичную историю, как его друг Шава сшил куртку из болоньи и обменял ее у «какого-то бабая» на мешок кифа (марихуаны). «Мы стояли на улице Горького по дороге к Трубе, почти около Красной площади, около винного. И у нас был этот мешок, и еще мы сделали несколько косяков, чтобы продать кому-нибудь, чтобы купить бухла — запивать»[900]. Торговля прошла успешно, и бухло было куплено в знаменитых «Российских винах» — одном из крупнейших магазинов на улице Горького, невероятно популярном среди хиппи, которые называли его «Рашн вайн» или просто Рашена на своем ломаном английском. Эта простая история демонстрирует, как хипповские вещи объединяли советских хиппи с их физическим и социальным окружением. Начавшись с продажи «хипповского продукта», эта конкретная торговая сделка привела к тому, что гость столицы получил новую куртку, несколько тусивших в центре хиппи — косяки, Шекспир и Шава — вино, а советский магазин — выручку. Различные звенья позднесоветской экономики пересекались и взаимодействовали, объединяя полные противоположности в единое, но многообразное целое: официальное и неофициальное, бартерную и денежную экономику, элиту и маргиналов. У этой истории есть яркое продолжение. Два ее героя-хиппи были остановлены на улице местным комсомольским патрулем — не из‐за того, что они крутили косяки, а потому, что у них были длинные волосы. Понимая, что задержание неизбежно, они сунули набитый травой рюкзак в уличную урну. Их отвели в отделение, где с ними провели беседу, а затем отпустили. Хиппи вернулись к урне и счастливо забрали свою поклажу[901]. И снова хипповская вещная система успешно вписалась в реальность позднего социализма. Конечно же, хиппи, ошивающиеся у входа в подземный переход, ведущий к Красной площади, привлекут внимание своим внешним видом и будут задержаны. И конечно, в городе, одержимом чистотой, везде стоят урны для мусора. А поскольку дежуривший патруль ничего не знал про косяки, рюкзаки, набитые наркотой, были отлично защищены в системе, которую очень беспокоили неприлично длинные прически молодых людей, а не то, что находилось у тех в руках.

То, что марихуану можно было открыто употреблять, даже в центре города, тогда как выйти на улицу с длинными волосами означало «покинуть окопы и вступить в бой», было отмечено многими хиппи по всему Советскому Союзу[902]. Таллинский хиппи Кест вспоминал, как он собирал маки в центре города прямо вокруг памятника Ленину, напротив здания Коммунистической партии Эстонии[903]. Компания Солнца обычно курила траву на Маяковской, ее сладковатый запах также разносился и над Психодромом, который находился на территории МГУ[904]. Комсомол осознал эту странную ситуацию еще в 1966 году, когда в комсомольском меморандуме появилась жалоба на то, что эффективной борьбе с наркотиками мешает замалчивание этой темы: например, несколько статей в «Комсомольской правде» были сняты цензурой[905]. Документы, относящиеся к 1970–1980‐м годам, показывают, что Советский Союз продолжал проигрывать битву с наркотиками из‐за собственного добровольного невежества, безразличия и прорех в законах, оставляя хиппи широкие лазейки для получения и употребления большого количества разного вида стимуляторов.

История столкновений двух миров, где приводным ремнем служили «хипповские вещи», много раз повторялась в разных вариантах. Каждый раз, когда хиппи приезжали в деревню и пробирались в сумерках за маком в чьи-то сады-огороды — традиция шла еще с начала 1970‐х, — советская реальность и хипповская материальность создавали прагматическую и хорошо функционирующую взаимосвязь[906]. Иногда хиппи просили у пожилых деревенских жительниц разрешения «пособирать цветы», иногда они дожидались темноты и перебирались с этой целью через заборы — для владельцев садов эти цветы имели лишь декоративные цели. Сбор цветов не являлся коммерческой деятельностью. Дикорастущие цветы не имели никакой ценности в культуре, где в качестве ритуальных подарков ценились розы и другие высокие сорта. Хиппи вспоминают, как они просто собирали цветы, но никогда их не покупали. Саша Пеннанен рассказывал, как во время поездки в деревню в конце 1960‐х его подруга Света Маркова посреди дня вдруг куда-то испарилась. Через несколько часов она вернулась обратно, еле таща на себе рюкзак, полный маковых коробочек. В то время московские хиппи уже знали, что делать с маком, возможно получив эти знания от Светиных знакомых из мира криминала[907].

Хиппи из провинции часто вспоминали, что у них в городе наркотики появлялись вместе с хипповскими гостями из Москвы. Видимо, практика изготовления наркотиков на дому зародилась в столице, где было много «специалистов», а