Служанка задумалась, лицо дергалось, в глазах то загоралсяогонек, то гас. Наконец спросила, не отрывая взгляда от ее взволнованного лица:

– Но как же ты?.. Ты и Иггельд?

Блестка прошептала:

– Если я останусь… он погибнет.

Служанка смотрела пытливо.

– Ты его все-таки любишь?

– Не знаю, – ответила Блестка со слезами вголосе, – я ничего уже не знаю! Я его и ненавижу люто, за его тупость, заего слепоту, за его непонимание…

– Да, – сказала Пребрана понимающе, – я вижу,что ты думаешь больше о нем, чем о себе. Ты еще сама не понимаешь, но когдалюбишь, то думаешь не о себе, а о том, другом…

– И, – сказала Блестка решительно, – емунельзя говорить, что я убежала потому, что тряслась за его жизнь. Это егооскорбит! Он горд, как артанин. Пусть думает, что он для меня только враг,захвативший меня силой. Так ему будет легче.

– Легче ли?

– Легче, – сказала она с отчаянием. Слезыбезостановочно бежали по ее лицу. – Пусть считает, что я – тупаяартанка, что так ничего и не поняла, не ощутила, не осознала. Такую легчезабыть, выбросить из сердца, стереть из памяти. И легче будет… будет… с другой!

Она разрыдалась, Пребрана торопливо прижала ее к своейполной груди, и Блестка ревела и ревела, выплакивая всю горечь, всюнесправедливость этого мира, где все не так, где все плохо и людям ничего недано просто так, как подарок по их рождению.

– Я поговорю с родней, – ответила Пребранатихо. – Ничего не обещаю, только поговорю. У меня есть двое племянников,что излазили здесь все горы. Один уверяет, что знает, как перебраться на тусторону. Правда, он у меня такой герой, что может и приврать…

– А правда, что Шварн – твой сын?

– Правда. Но Шварн ни за что…

– Жаль, – сказала Блестка погасшим голосом, –можно бы на драконе…

– Я поговорю с племянником, – пообещала Пребрана.

Она тихонько подошла к двери, постучала. Загремел засов,Пребрана выскользнула в коридор, Блестка слышала там вздох облегчениястражника, снова загремели петли, потом послышались удаляющиеся шаги.

Когда она проснулась, в каморке чувствовалось утро, хотя заокном только-только начинался рассвет. Во всем теле ощущалась легкая чистаярадость, из единственного узкого окошка лился свежий ночной воздух. Воздухчистый, с легким ароматом свежеиспеченного хлеба, да еще чуть-чуть улавливалсязапах дымка от кузницы внизу.

Она лежала на спине, предаваясь отдыху, пока по стененапротив не скользнул солнечный луч. Со двора послышались ржание, скриптележных колес, звон цепи у колодца. Она вздрогнула, вспомнив, что вчера кстене подошли первые артане, сейчас там накапливается войско, скоро зазвенятмечи, послышатся крики, начнется свирепый пир топоров. Прольется кровь,вспыхнут пожары, закричат вдовы, заплачут осиротевшие дети…

Она торопливо оделась, сердце теперь стучало часто,тревожно. За ней долго никто не приходил, наконец дверь отворилась, вошли двоенезнакомых стражей. Один подошел к ней с оковами, посматривал не то что сопаской, а брезгливо морщился и, как ей почудилось, смотрел на нее с надеждой:вдруг да откажется? Тогда он бы бросил эти цепи в угол и разрешил бы ей идтитак… Второй, помоложе, держал острое копье наготове и сверлил ее колючимиглазами.

Блестка сказала холодно:

– Не пугайтесь. Надевайте.

Старший без торопливости и особой охоты защелкнул оковы. Онпосматривал на нее без страха, с уважением, в то время как второй не сводил снее настороженных глаз.

– Какие новости? – спросила она.

– Артане разрушили башню мага, – сообщилстарший. – Теперь располагаются по ту сторону… по-хозяйски.

– Понятно, – только и ответила она.

В этот день было не до вышивания, пришлось помогать Пребранемесить и печь хлеб, караваев потребовалось много, вместе с Ефросиньей варилагороховую похлебку для воинов. В доме появилось много незнакомых мужчин, почтивсе в доспехах, с мечами на поясах. Ежечасно вбегали гонцы, Иггельд мелькнултолько утром, исчез. По слухам, он на Черныше пытается остановить артан, чтоидут на помощь первому отряду. В горах узкие тропки, Иггельд и его дракон в состояниидраться там против целого войска.

– Не знает он артан, – прошептала она, – онис ним еще не дрались… по-настоящему.

К вечеру едва держалась на ногах, усталость поселилась идаже угнездилась в теле, а тяжелые оковы впервые стали ощущаться не только какоскорбление, но и как тяжесть. Но бесконечный пир наконец закончился, Пребрана,сама едва держась на ногах, сказала ей слабым голосом:

– Спасибо тебе, милая… Ты могла и не помогать нам,никто тебя не заставлял, мы это помним. Спасибо тебе за твою добрую душу!.. Идиотдыхай, тебе досталось сегодня больше, чем нам.

Блестка слабо улыбнулась, ноги подкашивались от усталости.Она поднялась по лестнице, тяжелые цепи замедляли движения, толчком распахнуладверь и, повалившись на ложе, стала ждать, когда же придут и снимут оковы.Негоже перед куявами выказывать слабость, но в последнее время обитатели домаперестали страшиться ее, кое-кто по своей воле приносит ей вина, мяса, сыра,натаскали для матраса вместо грубой соломы душистого сена. Когда узнали, что винане пьет, подивились, но начали приносить молока, отвара из диких груш.

Издалека доносился привычный шум большого хозяйства. Хотясейчас, с приходом артан, дом не засыпает, везде ходят, топают, бряцаютжелезом. Те, убежавшие с равнин, не могут нарадоваться, что уцелели, чтодобрались живы, не замерзли, не сожраны горными дивами. Вот опять загорланилипесню, слышен звон посуды, кто-то завопил: не то испуганно, не то радостно… Непонимают еще, что и здесь не отсидятся. Если артане пришли, то разнесут эту стену,какой бы крепкой ни выстроили, и ворвутся в Долину.

Она повернулась к стене, поджала колени. Вот-вот долженподойти Оследнюк, снимет оковы, она осмотрит лодыжки, их натерло и черезголенища сапожек, коросту постоянно срывает оковами, ранки саднят. В коридорепослышались крики, топот, веселые вопли. Сорванными хриплыми голосами горланилипесню. Блестка прислушалась, губы скривились в презрении.

Как можно горланить песни о веселых застольях, о покорныхженщинах, о том, что с ними вытворяют мужчины… когда земля горит под ногами,когда они, как крысы, мечутся по своей же стране, не зная, в какой еще уголзабиться, чтобы ускользнуть от карающего топора артан?

В дверь стукнули тяжелым. По ту сторону раздался грубыйсмех. Кто-то загорланил песню. Стукнули громче, а после третьего удара дверьраспахнулась, с силой ударившись о стену. В коридоре полыхали смоляные факелы,несколько мужчин из числа гостей радостно заорали. Один крикнул ликующе: