—Знаешь, до того, как началось это безумие, я вообще ни во что не верила,— призналась я, немного смутившись и убрав руку.— Почему же меня заклеймили крестом?

—Всё зависит от социума,— ответил он.— Ты воспитывалась в христианской вере, поэтому тебя призвал Гавриил и оставил на тебе крест. Если бы ты была иудейкой, то увидела бы Разииля, а после обнаружила на своём теле звезду… Разве Старец не рассказывал тебе об этом?

—Кажется, рассказывал…— соврала я, чтобы не показаться плохой ученицей.

Я напрягла память, пытаясь выудить необходимую информацию из того обилия данных, которые вложил в мою голову Елиазар. Только сделать это спустя несколько Битв, аварий и смену миров, оказалось очень сложно. И я уже готова была сдаться, когда пронёсшийся над долиной звон колокола прервал затянувшееся молчание. Он забрался в каждую палатку и в каждую голову, за одно мгновение облетел весь лагерь, разбудив спящих и возродив в наших душах трепет и страх. Новое утро в тёмном мире не сулило ничего хорошего для застрявших в межвременьи людей, и потому, сколько бы ни прошло Битв, мы никогда не сможем привыкнуть к сверхъестественному звуку и никогда не перестанем его бояться…

—Пора,— обречённо произнёс Давид.

—Да…— тихо отозвалась я, оторвав взгляд от далёкого горизонта.— Ночи здесь такие короткие…

—Как бы я хотел, чтобы ты осталась и ждала меня в безопасности,— вздохнул Страж, прислонившись к моей голове.

—Ты же знаешь, что это невозможно.

—Знаю… И ты не представляешь, как мне противно, что я ничего не могу изменить. Не могу защитить тебя и избавить от необходимости видеть смерть…

—Меня больше не нужно защищать!— прошептала я, коснувшись его щеки.— Теперь мне есть ради кого сражаться! Я всё выдержу!

—И всё же… Этот мир не для тебя, здесь только мрак и смерть…

—Раз Свет отправил нас сюда, значит, нуждается в нас обоих,— ответила я словами Эмили, нашего заботливого, философского ангела.— И мы не можем его подвести. Я люблю тебя, Дэвид. Что бы ни произошло сегодня, знай, что я всегда любила и буду любить…

—Только тебя. Даже через тысячи лет,— закончил он мою фразу.

И замолчал, поскольку больше сказать было нечего.

Мы и так знали каждое слово и каждую мысль друг друга. Мы думали одинаково, переживали одинаково и испытывали страх тоже одинаково. Словно одно целое, чьей-то волей разделённое на две части и соединившееся вновь, мы, наконец, испытывали полную гамму эмоций, а не её половину. И от этого казалось, что все чувства обострились и стали вдвое сильнее: и любовь, и беспокойство, и страх потерять друг друга.

Страж вполне мог справиться и без моего участия, за тридцать лет множество раз повторив подобные действия, но всё же снисходительно позволил помочь ему облачиться в латы. Я тщательно затянула все ремни, скрепила все застёжки и прошлась взглядом по узорчатым поверхностям доспехов, проверяя, надёжно ли они сидели. После этого Давид, словно в зеркале, повторил мои движения и не успокоился, пока не удостоверился лично, что я тоже экипирована идеально. Покончив со сборами, мы молча посмотрели друг другу в глаза, сказав этим взглядом намного больше, чем за всё время, которое успели провести вместе, и вышли под бурное небо.

И наш маленький островок абсолютного счастья остался позади…

Удивительно, как быстро человек привыкал даже к самым тяжёлым условиям. Вокруг царил такой же хаос, как и в первый день, когда я попала сюда. Однако вспышки молний больше не казались ослепительно-яркими, звуки грома не сотрясали душу внезапным испугом, густой пар, вырывавшийся из разломов в земле, не обжигал кожу, а глаза привыкли к скудному, серому свету, который почти не менялся в течение дня. Наверное, можно было, как Давид, прожить здесь десятки лет, смириться и уже не вздрагивать от каждого громкого звука. Вот только радости не испытать никогда. Изо дня в день этот мир будет оставаться одинаково враждебным и одинаково тоскливым: чёрные скалы на горизонте, чёрные тучи над головой, чёрная земля под ногами — и даже через тысячи лет всё это останется таким же чёрным и унылым.

Однако теперь среди тесных рядов Воинов стоял человек, ради которого я не задумываясь отдала бы свою жизнь. Давид. Касавшийся рукой моей руки, сжимавший свой меч, как сжимала и я, и преисполненный мрачной решимости защищать меня до последнего вздоха.

Я ощутила плотный ком, вставший поперёк горла.

Сможем ли мы выстоять или сгинем, как и многие до нас, не добравшись даже до середины? Теперь, когда Страж был готов в любой момент заслонить меня своей спиной или подставить плечо для поддержки, я испытывала не спокойствие и уверенность, а наоборот — волнение и тревогу. Если за свои действия и за свои ошибки я могла отвечать сама, то помочь ему была не в состоянии. Несмотря на то, что Давид являлся опытным Воином и изучил тёмных, как никто другой, я знала, что полностью сосредоточиться на Битве он не сможет. Я буду ему мешать, и любая моя оплошность и любой недочёт могут стоить нам обоим жизни. Но как же мне оставаться сосредоточенной, зная, что и он думал обо мне?

—Не помогай,— произнесла я дрогнувшим голосом, посмотрев на него снизу вверх.— Думай о тёмных и о Битве. Не думай обо мне.

—Это невозможно,— гулко отозвался Страж, не отрывая взгляда от двух скрюченных пиков.

—Прошу…— я слегка тронула его руку.— Постарайся выжить сам, а там — будь что будет. Я тоже сделаю всё, чтобы выжить. Не бойся за меня…

Давид ничего не ответил, и я поняла, что он не исполнит мою просьбу. Глупец! Ведь так у нас появится больше шансов! Однако я и сама не собиралась забывать о его существовании даже на сотую долю секунды, а потому не имела права требовать от Стража подобного…

Высоко над нашими головами вновь протяжно взвыл колокол. Его пронзительный визг прокатился над гладким полем, над рядами притихших людей и над опустевшим лагерем. Перепрыгнул дальше, к плотному кольцу чёрных скал, ударился о них, заставив дрожать каждый камень, и рассыпался на многочисленные осколки. Заунывное эхо ещё несколько долгих мгновений блуждало среди острых пиков, а потом сгинуло, растворившись в вязком и тяжёлом воздухе.

Данный звук я слышала в пятый раз. Но, как и в самой первой Битве, моё тело вдруг налилось свинцовой тяжестью, а доспехи нестерпимо потянули к земле. Обзор в шлеме резко сузился, и перестала что-либо видеть перед собой, хотя ещё недавно спокойно сражалась, забывая о неудобстве. К жару я тоже давно привыкла, однако сейчас воздух возле лица раскалился с новой силой и обжёг горло и лёгкие. Мне стало душно, в глазах потемнело, а на лбу выступили капли пота. Казалось, ещё чуть-чуть и я потеряю сознание…

«Стоять…» — мысленно произнесла я, и взор слегка прояснился.

Я не понимала, чем был вызван этот приступ. Меня одолевал страх, что прошлое повторится? Что Давид погибнет, и я умру вместе с ним? Или что Елиазар обманул, показав вовсе не прошлое, а будущее, которое вершилось сейчас?..

Трудно дышать…