Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, Данзан, — усмехнулся Алмаз, — оно делает меня сильным. Не позволяет погрязнуть в тьме безо всяких границ. Я приближался к ней, разочаровавшись в людях, но мои ученики заставили меня вновь полюбить людей. А на что опираешься ты?
— На цель, — немедленно ответил Черныш. — Сделать человека всемогущим и бессмертным.
— Но мы и так бессмертны, Данзан. Нам дано знать, что души уходят на перерождение.
— Я неохотно верю в то, что не могу доказать, — покачал головой Черныш. — Знаешь ли ты хоть один случай памяти о прошлой жизни, Алмаз? Можешь гарантировать, что это не божественная придумка для спасения человечества от осознания бессмысленности бытия и получения от нас молитв и жертв? Но даже если так… пусть мы перерождаемся. Я все же склоняюсь к тому, что это правда. Но — теряя весь опыт. Возрождаясь с другими умениями, в других телах. Я хочу убрать божественную рулетку из этого уравнения. Уничтожить петлю обесценивания прошлого опыта. Я хочу долго жить, Алмаз. На сколько еще хватит нашего резерва, ты не думал? Тебя не страшит, что наш путь конечен и вечно мы его продлевать не сможем?
— А если весь смысл в опыте душевном, а не умственном?
Черныш отмахнулся.
— Не уходи в дебри философии, не люблю болтовни на темы зрелости души. Это недоказуемо. Я мечтаю о бессмертии физическом.
— Убивая по пути к нему? Ты не видишь парадокса?
— За все нужно платить, Алмаз. Я не жалею других. Но и себя тоже, или поспоришь? А раз ты заговорил о перерождении, не пойму твоей жалостливости. Убрал бы я Бермонта, так он бы вернулся после перерождения. Я ведь разрушил бы только физическую оболочку.
— Но за свою ты держишься и не хочешь ее разрушать, — заметил Алмаз.
— И уже объяснил, почему. Ты просто не можешь простить, что у меня хватает духу делать для мира грязную работу. А у тебя нет. — Черныш поднял глаза к потолку — чтобы еще раз убедиться, что просевшие стихии не восстанавливаются. — Ты предпочитаешь сдохнуть чистеньким. А я — жить, пусть чуть запачкавшись. Не думай, что мне доставляет удовольствие убивать мальчишек типа Бермонта.
— Этот мальчишка ведь надрал тебе задницу, Данзанушко, — усмехнулся Алмаз.
— Глупость, — буркнул Черныш, — я бы его размазал, если бы у меня была еще пара секунд. Но я рад, что все решилось без моего участия, с чем бы последнее ослабевание стихийного фона ни было связано. Хотя понятно с чем. Надеюсь, Жрец вернется раньше, чем стихии иссякнут окончательно и мы с тобой, Алмаз, станем двумя кусками разумного быстро стареющего мяса. Как думаешь, насколько хватит нашего резерва и стихийных накопителей в отсутствие самих стихий? Сколько мы проживем? Десять лет? Двадцать? Или сразу рассыпемся в прах?
— Свидерский ставил на себе эксперимент, но он осознанно откачивал резерв, — проговорил Алмаз.
— А если принять за точку отсчета гипотезу, что наши тела — это биологические стихийные накопители, и сохранят в себе часть стихийных потоков даже после смерти самих стихий, то надежда есть…
Старов продолжал смотреть на него с раздражающим сожалением.
— Ты в любом случае не проживешь долго. Тебе отрубят голову в Бермонте, — напомнил он.
— Не смеши, — отмахнулся Черныш. — В конце концов, ты меня вызволишь и спрячешь, еще и сам откусишь Бермонту за меня голову. Слишком сентиментален, Алмаз, даже не спорь, этим мы и отличаемся. Я бы ради тебя и пальцем не пошевелил.
— Раньше бы пошевелил, — Старов не стал спорить.
— Раньше я слишком был подвержен эмоциям. А сейчас я знаю, что ты всегда найдешь выход, так зачем мне тратить время? И я всегда найду. Не один так другой.
— В случае с убийствами правителей другого выхода ты не нашел.
Шахматы стояли на столе нетронутыми.
— Потому что есть только один? — пожал плечами Данзан Оюнович.
— Отчего же? — проговорил Алмаз, и Черныш заинтересованно сложил руки на груди. — Я бы проверил, что будет, если действующего правителя вывести в Нижний мир. Через портал. Или поднять в космос, туда, где заканчивается стихийная оболочка Туры — правда, у нас пока нет технологий для отправки людей за пределы атмосферы.
— Я учел этот вариант, — махнул рукой Черныш. — Чисто теоретически можно было бы проверить. Кстати, на Бермонте и проверим. Но заранее говорю — не сработает. Ты должен помнить, что технически происходит после смерти главы королевского дома. Аура его словно взрывается, вызывая невидимую простому человеку волну …
— Как сегодня, — подсказал Алмаз.
— Это и так понятно, — недовольно из-за того, что его перебили, буркнул Черныш. — Волна пришла с востока, значит, либо Хань Ши, либо дракон. Ставлю на императора. Помнишь, что было после смерти его отца? И деда, и прадеда…
— Картина слома равновесия такая же, как после смерти его предшественников, — согласился Старов. — С поправкой на текущий дисбаланс.
— Так что ждем известия от Ли Соя, если этот йеллоувиньский позер вспомнит о нашей договоренности делиться информацией.
— То-то ты делился, — заметил Старов язвительно.
— Вернемся к твоей гипотезе и Бермонту, — Данзан Оюнович предпочел проигнорировать последнюю реплику. — Простой уход любого правителя из мира не вызовет такие же сдвиги, как его смерть. Не будет посмертной волны. А вот что будет — действительно любопытно.
— Смоделировать легко, — отозвался Алмаз.
— Легко, — согласился Черныш. — Если представить каждого правителя как проводник между богом-первопредком и Турой, этаким столбом, поддерживающим стабильность в конкретной стране и в целом на Туре, то смерть его — это исчезновение столба и волна, которая ослабляет остальные столбы до тех пор, пока через шесть дней не коронуют наследника. А уход в другой мир — это исчезновение столба, но без волны. То есть эффект будет более протяженным во времени и меньше коснется других стран…
Они, словно забыв об утреннем происшествии, продолжили спорить, строить гипотезы, подсчитывать, через сколько дней может открыться последний портал. Черныш вытащил свои расчеты, Алмаз — свои, шахматы были сметены на пол, и общение двух заклятых друзей превратилось в один из тех научных азартных диспутов, в которые они иногда оба ударялись с удовольствием.
