С тех пор прошло больше недели, а путники в Нижнем мире все бежали, сражались, снова бежали — Матвей, когда попадал на редкие моменты их отдыха, ловил отрывистые, словно она внезапно вспоминала о важной задаче, бормотания Алины: «Нам пришлось сделать крюк, я не знаю, когда мы будем в безопасном месте, Матвей… нас загоняют, гонят огнем…», — а на рубахе Четери, под строчкой из зачеркнутых цифр появилась едва различимая надпись: «Я напишу, когда будем на месте прорыва».

Эвакуация людей из Менска хоть немного разбавляла тревожное ожидание, изводившее Ситникова, потому что слышать во сне надсадное, вымотанное дыхание принцессы, видеть грязные, испачканные сажей руки, с жадностью подносящие ко рту флягу с водой, и быть не в состоянии помочь — оказалось очень сложным. Матвея тревожило и то, что он ни разу еще не был у Светы, хотя обещал Четери и представлял, как она беспокоится, — поэтому в одном из рапортов попросил по возможности передать в Тафию письма для родных.

Все больше доносились тревожных новостей о том, что где-то рядом с Иоаннесбургом ночью слышали раньяров, хотя войска иномирян были еще очень далеко от столицы. Да и разговоры беженцев о том, что в Менске идут позиционные бои, что рудложцы опять отступают, а среди врагов появились какие-то чудовищные бойцы, не могли не беспокоить. А несколько дней назад и длительность удержания Зеркала вдруг сильно пошатнулась, на проведение людей стало требоваться куда больше сил. Они с Димкой потом узнали, что это случилось из-за смерти императора Хань Ши и теперь стихии будут ощутимо слабеть с каждым днем. Благо, и поток менчан начал потихоньку иссякать.

Уже было выведено больше пятисот человек, начали проводить и мужчин, и даже со стороны рудложских войск, прорвавших окружение Менска, выделили к порталу небольшой отряд охраны с огнеметами. Значительная часть менчан побоялась долго ждать выхода через Зеркало и все же решилась добираться к коридору, пробитому и расширяемому рудложскими войсками. В ожидании оставалось около сотни беженцев, в основе своей либо женщины с детьми, либо старики или увечные. Иногда подходили новые люди, в основном те, кому было сложно выбраться самостоятельно.

Сегодня все шло своим чередом — пока Матвей не обратил внимание на заплаканную женщину, которая вела, обнимая за талию, невысокого одноногого мужика. Штанина у него была завязана под коленом, и он прыгал на одной ноге, угрюмо глядя в землю и упираясь на самодельный круглый костыль, а в плечо женщины вцеплялся так сильно, что она морщилась. Его даже почти не обыскивали — так, обхлопали по бокам, проверили сумку.

Что-то в нем было не так, и Матвей даже не мог сказать что. Может, слишком загорелый для мая месяца? Но на Юге Рудлога в эту пору солнце уже палило нещадно.

Пара отошла подальше — их тут же перехватили спасатели, стали расспрашивать.

— Нет у нас документов, — всхлипывая, тихо отвечала женщина, — а он не говорит, контузило его…

— Следующий! — крикнул Димка.

Матвей чуть усилил нити, продолжая разглядывать мужика. Тот, одетый в будто чуть большую для него одежду, в грязноватую куртку, все не отцеплялся от женщины, ковыляя к автобусу, а она всхлипывала все надрывнее, все сильнее. Уже даже Вершинин взглянул туда настороженно, хотя плач среди спасенных был делом привычным, и матушка Ксения покачала головой.

И тут мужик оглянулся. Увидел направленные на него взгляды, дрогнул, оскалился по-звериному… оттолкнул от себя женщину, падая на землю … никто ничего сообразить не успел, как он выхватил из рукава что-то небольшое, изогнутое и поднес это к губам. Раздался ревущий, гортанный звук, прервавшийся выстрелом. Мужик задергался на земле, изо рта его толчками текла кровь.

— Это враг, — в истерике завопила женщина, — они меня заставили, заставили! Они хотят попасть в столицу! Там мой муж в заложниках, они его пытают!

Матвей, оцепеневший, повернул голову — стрелял Вершинин, лицо его было белым как полотно.

— Сворачиваем! — рявкнул он Матвею. — Поляна, сворачиваем!

В воздухе начало сгущаться что-то мерцающее, темное. Заорали люди от автобусов, заорали люди с той стороны Зеркала и рванули к порталу, снося охрану. Димка едва успел прыгнуть в переход, но закрыть его маги не успели — поток беженцев ворвался в портал. Люди выпрыгивали из него, разбегались в разные стороны. А недалеко от автобусов, из которых тоже бежали люди, стрекотал, поднимаясь на задние лапы, огромный тха-охонг, со спины которого спускались иномиряне, подносили ко ртам еще рога. В них стреляли бойцы, кто-то из врагов падал. Гигантские инсектоиды появлялись один за другим.

— Отступаем к хутору! — заорал Вершинин. — Водители, двигай! Поляна! Ситников!

— В храм! — звонко кричала матушка Ксения. — Там я вас защищу!

В воздухе вибрировали гортанные переливы рогов. Уже с десяток тха-охонгов появилось у портала, менчане и местные бежали по центральной улице деревни, по берегу озера, автобусы уезжали. Майор Вершинин с подчиненными и несколькими спасателями, оказавшимися далеко от автобусов, засели в храме и стреляли через разбитые окна. С десяток бойцов с огнеметами встали перед Ситниковым и Поляной, присоединяясь к перестрелке. В них палили в ответ, падали люди, попавшие под рикошет.

Матвей увидел, как с одного из тха-охонгов спускается бородатый иномирянин, одетый куда богаче остальных. Он что-то крикнул своим, указывая на Дмитро и Матвея, и к ним бросились враги. Ситников выругался, выставил перед охраной с огнеметами слабый щит, накрывая и себя, и храм. Нападающие натыкались на него, непонимающе и зло орали, палили из пистолетов. На помощь им двинулся огромный тха-охонг, повинуясь приказу бородатого командира иномирян. Боднул защиту, визжа от пламени огнеметов, но не отступая, ударил по ней лезвиями — и Матвей снова выругался. Еще удар-два, и провалится.

Зашагали к щиту еще несколько инсектоидов. Остальные выстраивались в боевые порядки, звучали рога — весь берег озера со стороны храма кишел тха-охонгами.

Обезумевшие люди бежали со стороны Менска, тормозили под щитом при виде инсектоидов, кто-то пытался забежать обратно, натыкаясь на своих. Были там и младые и старые, и женщины и мужчины. На команды охраны, злые просьбы Дмитро они не реагировали. Матвей не мог говорить, и никак не получалось выбрать момент, чтобы в портале никого не было, чтобы его схлопнуть.

— Маги! — на плохом рудложском крикнул бородатый иномирянин на первом тха-охонге. — Сдавайтесь! Мы вас не тронуть! Сдавайтесь и мы отпустить всех людей!

Перед глазами у Ситникова замелькали красные пятна. Маленький алтарный камень начал