23 февраля 1994 года Госдума по инициативе Шахрая приняла постановление об объявлении политической и экономической амнистии, распространив ее на членов ГКЧП и участников событий октября 1993 года. «В целях национального примирения, достижения гражданского мира и согласия».

Исполнение постановления — не рядовая процедура. Шаг первый — решение Генеральной прокуратуры о прекращении уголовных дел членов ГКЧП и «белодомовского мятежа» и об отмене избранной меры пресечения, содержания в СИЗО. Впоследствии Генеральный прокурор Алексей Казанник рассказывал: «Я получил его [Постановление Госдумы] поздно вечером на даче. Сверху была резолюция Ельцина: “Казаннику, Голушко, Ерину. Никого не освобождать, а расследовать уголовное дело в прежнем порядке”». Отказавшись выполнять поручение президента, Казанник подписал необходимые поручения начальнику СИЗО «Лефортово» и со словами: «Позорнейшая страница в истории российского парламентаризма, но не выполнить решение Думы не могу», ушел в отставку.

Ельцин, забыв, что в декабре отобрал СИЗО у ФСК, поручил Голушко никого не выпускать, на что Голушко резонно заметил, что он к СИЗО не имеет отношения. Президент за час вернул «Лефортово» в ФСК и повторил приказ не выпускать амнистированных. Понятно, что после Указа 2233 бросаться на амбразуру особой охоты у Голушко не было. Амнистия была исполнена, а Голушко, измученный постоянной нервотрепкой, ушел в отставку.

Директором ФСК стал Сергей Степашин. Друг, опытный к тому времени политик, в равной мере комфортный Ельцину, сотрудникам ФСК, политикам самых разных взглядов. Такой же, как я, «комиссар», человек демократических убеждений, сторонник проводимых президентом реформ.

Несостоявшаяся отставка

И я… решил подать в отставку и вернуться в «чистую политику».

Из дневника:

С 21 марта по 21 апреля (1994 г.) — отпуск. Проводил на даче, периодически проявляясь в Москве. Прогулки на природе с Крисом + размышления. Их результат: дальнейшая работа большой пользы не принесет. По сути, все, что можно было сделать в этой должности, сделано. Сохранен работоспособный коллектив, сохранен после всех передряг, и в том числе после Указа 2233 и превращения в ФСК. По целому ряду направлений эффективность работы повысилась, проведена необходимая переориентировка. Все остальное может сделать грамотный профессионал из системы. С другой стороны, там, откуда я ушел в мэрию и позднее в ГБ, запустенье и упадок — в демократическом движении. Все передрались со всеми, и никто не занимается делом. Вся политика — наверху, отрыв от народа — не меньше, чем у ЦК КПСС в 1983 г. Это означает неизбежность тяжелейшего поражения в стране. Вопрос лишь о сроках. Как ни малы шансы что-то изменить, но и нельзя не попробовать. Поэтому принял решение просить об отставке и возвращаться в «чистую политику». Первые же консультации показали, что отношение к этому разное. Лужков против (хотя и признает право каждого на собственную ошибку), но его аргументы — повторение моих собственных; в управлении сначала пошел слух, потом — прямые вопросы с такими же ответами. Тоже против. Степашин против, хотя и не очень напористо… А вот в другой сфере «коэффициент принятия» значительно выше. Попов, А. Н. Яковлев, Бурбулис — за. Пономарев поначалу был против. Он во вражде с Боксером и др. (!), причем, естественно, дикой. Старается создать свою партию «ДР» и боится конкуренции извне. И все тусуются, и все ругаются, а жизнь вокруг идет, и до нее никому нет дела.

Было больно наблюдать безвольное умирание демократического движения, самой демократической идеи в России. Откровенное доминирование левых и националистических сил в Думе-93 возвращало ей образ того же голосистого, агрессивного и безответственного парламента, каким был ее предшественник, правда, без претензий на всевластие.

А проигравшие всё демократы потеряли естественную для них роль — идеологов и законодательной опоры реформ, их кадрового резерва или хотя бы системы обратной связи власти и народа. За день до этой записи в дневнике на конференции «Демократической России» Гайдар и его коллеги по парламентской фракции «Выбор России» объявили о создании партии «Выбор России» во главе с Гайдаром. Раскол был и идейный (работа на широкие круги — и работа на предпринимательское сообщество), и статусный (представители массовки — и бывшие министры), и географический (регионы — и Москва). Это решение одним выстрелом убило всех: «Демократическая Россия» без организационно-финансовой поддержки «гайдаровцев» долго не протянет, но и «Партия миллионеров», как сразу стали называть будущий проект, перспектив не имеет.

На то, чтобы что-то поправить, оставалось совсем мало времени: уже через два года новые парламентские выборы, а там и президентские не за горами. Какую роль способны в них сыграть разрозненные демократы? Снова — роль вынужденно-бесправной ельцинской клаки?

Как ни малы шансы что-то изменить, но нельзя не попробовать. Попробовать склеить разбитую чашу. Надеяться, что это сделает кто-то другой, неправильно. Значит, нужно самому, благо сохранил ровные отношения и с теми, и с другими. Снять недавно надетый мундир и уйти со службы. Что и говорить, с трудом принял болезненное для себя решение.

Договорились со Степашиным, что отработаю до конца майских праздников, а потом, когда в Москву вернется Ельцин, он обсудит с ним мое решение и сообщит о результатах. Получилось так, что в их разговоре принял участие и Лужков. Оба они в ответ на вопрос Ельцина сказали, что мой уход нецелесообразен. Ельцин поставил точку: «Отставка не принята. Пусть служит».

И тут я оказался перед испытанием. Я ли не говорил, что демократам нужно «отвязаться» от Ельцина, перестать действовать с оглядкой на него, идти своим путем. Но вот пришло время показать пример — и что?

Так не хотелось спрыгивать с удобной, престижной и влиятельной должности, где тебе — и трудная интересная работа, приносящая стране весомые плоды, доступ в высшие кабинеты, и место в светской жизни, и влияние, и т. д. и т. п.

Променять это на споры разругавшихся демократов, заново отстраивать порушенный дом без гарантий успеха и воздаяния?! А пуще всего — ходить с протянутой рукой и выпрашивать у потенциальных спонсоров деньги «на защиту правого дела»! Не умел этого никогда, и думать об этом было тошно — знаю, что неправ, но…

В общем, я послушно остался работать и сверкать несуществующими эполетами. Врать не буду: не огорчился. Но это один из тех случаев, о которых нет-нет, да вспоминаю и думаю, не совершил ли большую ошибку. Совесть мучила, и в немалой степени из-за этого потом возвращался к попыткам объединения демократических сил. А тогда сосредоточился на обеспечении безопасности города и области в майские праздники. Свежа была еще память о кровавых событиях годичной давности, и нужно было сделать все, чтобы ничего подобного не случилось в этот раз.

«В наказание за попытку побега» Степашин поручил мне параллельно с руководством Московским управлением курировать Управление ФСК по борьбе с терроризмом. Теперь подведомственной