Все это напоминало разрастание метастазов страшной опухоли, центром которой стал Белый Дом. По стране начинала расползаться гражданская война.

Удар нужно было наносить не по метастазам, а по самой опухоли — Белому Дому, превратившемуся из политического учреждения в логово вооруженных террористов и бандитов, для которых депутаты и сотрудники были лишь «живым щитом». Позвонил Барсукову и понял: соответствующее решение в Кремле уже принято.

Вечером боевики начали атаку на телецентр «Останкино». Со стороны нападавших в ход пошли гранатометы и пулеметы из арсенала Белого Дома. Ответный огонь защищавших телецентр бойцов отряда МВД «Витязь» во главе с подполковником Лысюком и подошедших БТР сначала прижал боевиков к асфальту, а потом рассеял их. Число погибших с обеих сторон приблизилось к пятидесяти.

Решение по разгрому групп боевиков, засевших в Белом Доме, принималось и выполнялось с трудом. Да, армейские колонны двигались к Москве. Но мы знали: в офицерской среде, особенно на коротких остановках, начинались злые споры: «Да пошли они…», «Заварили кашу, а нам расхлебывать…», «Опять на нас все свалят», «А чего нам за Ельцина воевать? Что он нам дал?» И так далее.

К утру 4 октября вооруженные мятежники снова сконцентрировались в Белом Доме.

Позвонил Голушко и поставил задачу заблокировать тоннель от Белого Дома к Кольцевой линии метро, чтобы не дать боевикам прорваться с оружием наружу. Насколько известно, других боевых задач перед МБ никто не ставил. А эта была доведена в виде устного распоряжения.

Изучили со специалистами мэрии и Московского метрополитена планы подземных коммуникаций, произвели расчет необходимых сил и средств. Стало ясно, что при попытке прорыва придется положить там очень много людей.

Те, кто работал в шахтах, хорошо знают, насколько сильнее фугасное действие взрыва в замкнутом пространстве. В условиях боевого применения гранат и мин в тоннелях и штольнях их поражающие свойства кратно выше, чем на открытых пространствах. Никто не знал, будут ли выходить под землей только боевики и бандиты, или вместе с ними окажутся и депутаты, и сотрудники аппарата Белого Дома (скорее всего, именно так и было). Причем одновременно люди смогут безопасно выходить из здания на улицу. И только мы должны устроить слепую и ненужную бойню. Да и среди наших сотрудников могут быть потери, пусть даже и небольшие. Зачем?

Исходя из этих соображений, взял грех на душу и решил поручение (приказ?) Голушко не исполнять, прекратить на время штурма движение метропоездов по Кольцевой и Калининской линиям. Заранее эвакуировать всех пассажиров и дать обитателям Белого Дома спокойно разойтись. Будет нужно — потом найдем поодиночке.

Соответствующую задачу поставил Сеину. Ему пришлось сломить сопротивление начальника метрополитена Гаева, опасавшегося брать на себя ответственность за остановку двух линий. Подействовала лишь угроза отдать его под суд в случае гибели хоть одного пассажира, хоть одного сотрудника метрополитена. Движение поездов было прекращено, «третий рельс» обесточен, люди выведены на поверхность. Проход «белодомовцам» был открыт.

Впрочем, по свидетельству некоторых очевидцев, Баркашов, например, преспокойно уходил из Белого Дома через главный вход под приветственно-удивленное «О, и Петрович здесь» Коржакова. Позднее было приятно узнать, что такую же позицию — не проливать кровь — заняли бойцы «Альфы, «Вымпела», ВДВ.

Потом — прицельный огонь танков болванками по верхним этажам здания, истерика Руцкого, капитуляция боевиков, депутатов и прочих белодомовцев, арест верхушки бывшим моим заместителем Трофимовым, несколько часов шальной стрельбы по шальным же сигналам о снайперах и террористах, пока примерно к пяти часам пополудни все не утихло. В городе спорадическая стрельба шла еще почти всю ночь, хотя на улицах действовал введенный накануне комендантский час.

134 погибших[230] — цена политического безумства Верховного Совета и его сторонников, агрессивных до потери человеческого облика, не останавливающихся ни перед чем.

Конец революции

Разгон съезда и Верховного Совета, режим чрезвычайного положения в Москве на три месяца создали благоприятную почву для реализации указного права, для проведения реформ. Но… только на три месяца.

Ельцин использовал «окно возможностей» для ряда экономических преобразований. Продлил срок действия ваучеров и утвердил программу приватизации, определив этап вступления всего народа в число собственников российского богатства. (Знаю, тут читатель скептически скривится. Сам к этой теме постоянно критически возвращаюсь. Но все-таки шанс был дан каждому. А уж кто как им распорядился… В том числе и я оставил себе на память от приватизации симпатичный розовый «Сертификат». И ни на кого не ропщу). Поддержал либерализацию внешней торговли и упорядочение злополучных внешнеторговых квот[231]. Помог (отсрочки по кредитам, льготы по налогам и пошлинам) задыхавшейся от безденежья… нефтяной отрасли[232]. Еще активнее был в политических преобразованиях. Главное — он решил не оставлять новому парламенту работу над Конституцией и указал принять ее в один день с выборами в Государственную думу и Совет Федерации. В связи с этим возобновилась работа Конституционного совещания и особенно его рабочей комиссии.

Понятно, что после подавления мятежа работы по основному месту службы у меня было более чем достаточно. Но «назвался груздем — полезай в кузов», и пришлось продолжить участие в работе над Основным законом.

Совещание стало другим. Регионы, экс-депутаты, политические партии явно ослабили интерес к нему, понимая, что их звездный час позади. Работа сконцентрировалась в комиссии и шла в кильватере личной президентской логики. Так, президент получил еще больше полномочий за счет изъятия их у парламента, а чрезмерные претензии республик были отклонены, субъекты Федерации статусно выровнялись.

Из Конституции ушли почти все ссылки на Федеративные договоры, республики потеряли свой статус суверенных государств[233], их правовая система должна была соответствовать общефедеральному законодательству. Как справедливо писал в книге «Взлет и падение парламента» Виктор Шейнис: «Это окончательно перечеркивало притязания на договорную, а не конституционную, исторически сложившуюся основу РФ». Угрозы территориальной целостности страны ушли в небытие. Исчезло положение о формировании Совета Федерации из руководителей региональных органов власти.

Президент получил дополнительные полномочия в отношении правительства. Теперь он сам назначал премьера с согласия Думы, мог настаивать на одной и той же кандидатуре под угрозой роспуска Думы.

Исходя из личных перспектив Ельцина, сняли предельный возраст для кандидата на пост президента — 65 лет. (К выборам 1996 года ему как раз исполнилось бы 65 лет, в «дооктябрьских» прениях это держали в голове все.) Конечно, не раз поминали сменявших друг друга кремлевских старцев: Брежнева, Андропова, Черненко. Опасаясь бойкота и срыва инаугурации, поменяли условие приведения к присяге с «Присяга приносится… перед Федеральным Собранием в присутствии Конституционного Суда Российской Федерации» на «Присяга приносится… в присутствии членов Совета Федерации, депутатов Государственной Думы и судей Конституционного Суда Российской Федерации».

Важнейшим стало решение о ликвидации всей системы «Советов» как органов власти. Повторю основной тезис вступительной речи Ельцина на Конституционном совещании: народ уже