подчеркнул, что кризис государственности и экономики любой из стран СНГ — серьезная угроза национальной безопасности нашей страны. Запрашивать у мирового сообщества разрешения на ту или иную операцию Россия не намерена. И, таким образом, предъявил миру реинкарнацию «доктрины Брежнева» после августа 68-го года — об ограниченном суверенитете социалистических стран. За неимением социалистических стран ограничению суверенитета подлежали страны СНГ.

Очевидной причиной этого разворота стала победа на декабрьских выборах партий, взявших на вооружение антизападную и неоимпериалистическую риторику, идею господства государства в экономике. Они называли себя «государственниками» — а на самом деле были представителями и выразителями интересов бюрократии и военно-промышленного комплекса.

Ельцин, вместо того чтобы исправить допущенные ошибки в реализации курса, которым он пришел к власти, решил сменить курс. Начался разворот, который спустя 20 лет привел к полному разрыву с Западом. Как тут не вспомнить апокрифические слова Черчилля о «корабле русской государственности, затонувшем [в октябре 1917 года] в полумиле от тихой гавани».

Почему он принял именно такое решение? Полагаю, что здесь был и его собственный интерес. Самому характеру Ельцина, выросшему в условиях и традиции жесткой вертикали коммунистического партийного аппарата, идея начальственного всевластия была близка.

Если бы программа демократического развития продержалась до лета 1999 года, когда начался очередной взлет нефтяных цен, дела в нашей стране могли бы пойти иначе. Будь на месте Ельцина человек, для которого демократия, свобода, конкуренция — не подвернувшиеся кстати, у кого-то подсмотренные инструменты, а глубоко выстраданные убеждения (сразу думаю об Андрее Дмитриевиче Сахарове) — все пошло бы иначе.

А так можно сказать, что с декабря 1993 года началось формирование новой правящей династии — Борисовичей[236] и вытеснение ею только что родившейся демократической России. В горячке тех дней я об этом сначала не думал. Не понимал, что будущее уже обозначено.

Политика постепенно становилась более закрытой, принятие решений — кулуарным. Роль конституционных политических институтов стала снижаться, роль подковерных придворных интриг — возрастать.

Оказалось, что развитием демократических начал в России наш народ увлекся всего на семь лет.

Чехарда

В МБ перспективы выборов 12 декабря заранее представлялись не в розовом цвете, но именно в огород МБ по его итогам прилетел президентский камень, а потом — и оргвыводы.

«Это было тем более странно, что за месяц до думских выборов министерство безопасности направило президенту докладную записку, в которой на основе анализа был предсказан исход будущих выборов: и победа коммунистов, и триумф Жириновского…

Перед направлением документа я позвонил в администрацию президента Филатову и попросил доложить о предвыборной ситуации, раскладе политических сил, тем более, что предсказываемые печальные для Кремля последствия выборов были связаны с пассивностью ведения избирательной кампании демократическим блоком во главе с Гайдаром. Это при том, что в его руках находилась вся административно-командная власть, мощные финансы, государственное телевидение»[237].

21 декабря Ельцин приехал посмотреть хоккейный матч на приз газеты «Известия». Атмосфера на трибунах тех лет была чрезвычайно политизирована. «Фанатские бригады» и простые болельщики самовыражались: одни — размахивая советскими кумачами, другие — российскими триколорами. Бессловесный гимн России — «Патриотическая песнь» Глинки — при исполнении непременно освистывался чуть ли не половиной зала. И речёвки содержания порой матерного звучали в адрес официальных государственных символов. Президента, правда, встретили вполне благодушно. Его хорошо известный, живой, неподдельный интерес к спорту болельщики одобряли.

Настроен Ельцин был раскрепощенно. В перерывах перекусывали, говорили о хоккее, пошучивали — обычная расслабляющая атмосфера.

После игры, проводив президента, сел в машину, где меня уже поджидала жена. Она спросила:

— И как вас теперь называть?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вас же снова распустили.

Так я узнал об Указе президента № 2233 от 21 декабря 1993 года, начинающегося фразой-приговором: «Система органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ-МБ оказалась нереформируемой. — И далее: 1. Упразднить Министерство безопасности Российской Федерации. 2. Создать Федеральную службу контрразведки Российской Федерации».

В тот же день Николая Голушко назначили директором ФСК, а Сергея Степашина — его первым заместителем. Самое парадоксальное в указе — обвинение: «Система политического сыска законсервирована и легко может быть восстановлена».

Это характерная для Ельцина, как и для многих политиков, двусмысленность, граничащая с двуличием — прилюдно обвинять спецслужбу в ведении политического сыска и кулуарно упрекать ее в недостаточной интенсивности такой работы. Но в данном случае она на самом деле прикрывала намерение передать «политический сыск» от МБ более доверенным людям — в Главное управление охраны и в Службу безопасности президента.

Внезапность, оскорбительность и, как позднее выяснилось, бессмысленность этой акции могли вызвать лишь одну реакцию сотрудников: гнев и презрение. А если бы они знали некоторые детали…

Неизбежный после октябрьских событий пересмотр функционала МБ мы вместе с Советом безопасности вели уже два месяца. Эти предложения можно было реализовать в рабочем порядке. Вместо этого — шум и гам, которые на несколько месяцев парализовали работу ведомства.

«Выражается сильно русский народ! И если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света». Прав Гоголь. Многими такими словами наградили наши сотрудники Ельцина.

Вскоре утвердили новое положение об ФСК. Служба отстранялась от вопросов безопасности в секторах и на объектах народного хозяйства, в частности транспорта и связи.

Андрей Николаев использовал очередной кавардак и добился выхода пограничников в отдельную Федеральную пограничную службу. Я его поддержал, подчеркнув, что подчинение пограничной стражи спецслужбе целесообразно лишь в стране, ощущающей себя осажденным лагерем. Мобилизационно-эксплуатационное управление по обеспечению жизнедеятельности руководства страны на особый период (бывший 15-й главк) переходило в подчинение Администрации президента; подразделения шифрованной и закрытой связи передавалось в ФАПСИ (Федеральное агентство правительственной связи и информации). Оба эти решения вернулись ко мне бумерангом — во время работы в Администрации президента.

В результате основной задачей ФСК был обозначен собственно контршпионаж. Также у нас (МБ — ФСК) отобрали следственные изоляторы, в частности, знаменитое «Лефортово». Но меньше, чем через два месяца вернули в ведение ФСК самым головокружительным образом. Изолятор славился жестким, но честным режимом. После передачи изолятора в МВД в первую же ночь техника зафиксировала нерегламентное открытие камер для неформальных переговоров заключенных и охраны… В общем, чехарда, бессмысленная и беспощадная. Прибавьте к ней еще и аттестацию кадров.

Зачем? Государство хотело ограничить наши задачи? Так ведь нет! Не по собственной прихоти после каждой реорганизации спецслужбы восстанавливались в виде, близком к первозданному. Таковы были и есть запросы государственного руководства, в определенной мере продиктованные историей России и фундаментальными основами ее существования. А в определенной степени — и традициями мышления.

Сарказм ситуации в том, что уже скоро Ельцину пришлось пожалеть о принятых решениях, когда разразился первый конфликт с новым парламентом, созданным