Пока Меф вилкой выковыривал из салата яйца и грибы,игнорируя все остальное, Хаврон сидел напротив и рассуждал, что ему стоиткоротко и ясно подстричься, чтобы его растущая лысина не вызывала жгучейзависти у тех, у кого она пока впереди.

– Недостатки надо выпячивать, чтобы они становилисьдостоинствами. Визитной такой карточкой. Когда лет через десять я станутолстым, как арбуз, я буду носить обтягушечки. Всякие, знаешь ли, тесныеводолазки.

– Ты и сейчас не худой! – заметил Меф.

Эдя обиделся:

– Ну уж нет! Пока это так, конспект будущей книги…Кстати, у нас на кухне появился китаец! Реальный китаец! Хочешь посмотреть, какон с ножами работает? Загляденье! Кладет сырую морковь – раз-раз. Глазом неуследишь! А мясо как разделывает!

Меф не пожелал смотреть на китайца.

– Я ножей боюсь, – сказал он.

– И правильно. Что ты, толканутый, с железками бегать?Ты у нас гимназист, будущее, блин, дарование, – ехидно согласился Эдя.

– Дядя, перестань! – с досадой сказал Меф.

Это был едва ли не пятый случай в жизни, когда он назвалХаврона дядей. Эдю передернуло. Он ненавидел, когда его «дядят».

– Сам ты дядя!.. Дяди – это которые ночью у вокзалапиво пьют, а тети им наливают, – кисло сказал Хаврон.

Меф засмеялся и, не удержавшись, сообщил, что вылетел изгимназии Глумовича. Хаврон вопреки ожиданию не обрадовался.

– Ну и осел! Помучился бы еще годик. А так будешь, какя, всю жизнь с подносом бегать, – заметил он.

– Ну, значит, так мне и надо. На дураках водувозят, – вспомнил Меф пословицу.

Эдя с ним не согласился:

– Ну уж нет. На дураках воду возить себе дороже. Дуракзаблудится, а ты от жажды помрешь.

* * *

Встречи с Эдей развеивали Мефа ненадолго. Его блуждания поМоскве в поисках неизвестно чего и в нетерпеливом ожидании Дафны продолжались.Он размеренно, яростно и упорно убивал время, считая, что дни без Даф – этотак, оберточная бумага, от которой надо поскорее избавиться, чтобы добраться дотого, что внутри.

Меф был слишком нетерпелив, чтобы сидеть и ждать Дафну наодном месте, как ждут серьезные взрослые люди. Они ждут, но в то же времяспокойно живут. Работают. Читают журнальчики. Со вкусом обедают. Ходят в гости.У Мефа же все превращалось в двигательное, волнительное беспокойство. Он вообщене мог присесть и сосредоточиться – мог только ездить или ходить, уматывая себядо той степени, когда можно было только упасть и уснуть.

Нередко Меф, как некогда валькирия-одиночка, впрыгивал впередние двери автобуса, не взглянув даже на его номер – да и что ему было дономера? Он подносил к турникету ладонь, и тот доверчиво мигал зеленым глазом,пропуская его. Меф даже не задумывался, как это у него получается. Механизмы кактаковые были ему глубоко неинтересны. Ему вполне доставало власти над ними.

Меф ехал до самого конца, когда все двери вдруг разомраспахивались, и автобус быстро пустел. Тогда выходил и он. Озирался как зверь,не понимающий, где он, и долго шагал сквозь жилые кварталы, глотая бензиновыемосковские километры, пока из пустоты не выпрыгивала новая остановка.

Однажды очередной заблудившийся автобус завез его наЮго-Запад. Эту часть города ни с чем нельзя было спутать. Она опознавалась погромадности домов, не столько высоких, сколько бесконечно длинных и массивных,и по излишней, давящей ширине прямых проспектов, по которым, не встречаяпреград, бродили нервные лохматые ветры.

На перекрестке Меф увернулся от гудящего оводом мотоцикла,от пузатой как жук машины. Остановился, осознав, что совсем не сюда ему нужно.Пошел было вдоль проспекта, но один из тех экологических ветров, которымижители Юго-Запада так гордятся, швырнул ему в лицо горсть пыли, а егоналетевший сбоку приятель смятую бумажку, улиткой завернувшуюся на шее. Бумажкаоказалась чеком из супермаркета.

Меф на всякий случай внимательно прочитал его, размышляя,насколько этот чек случаен и нет ли в нем хитрого намека Вечности? Еслидопустить, что случайности – игрушки лентяев, которым не хочется думать, то иэта прицепившаяся к нему бумажка что-то должна значить. Может, все дело всписке покупок? Ну-ка, что там? Мешки для мусора, бельевая веревка, сметана,рогалик хлеб. – бул., мыло.

В рогалике хлеб. – бул. и мешках для мусора ничегорокового не обнаруживалось, а вот мыло с веревкой наводили на определенныеразмышления, которые, правда, перечеркивала ни к селу ни к городу вписавшаясясметана.

Решив, что ничего мистического нет, Меф разжал пальцы,вернув ветру его подарок. Ветер принял его неохотно, но тотчас заигрался икуда-то унес.

Все же Буслаев неожиданно для себя свернул в супермаркет,взял пару шоколадок и банку сгущенки. Шоколадки, потому что проголодался, асгущенку стихийно. Вышел и побрел через дворы, шурша шоколадной фольгой. Здесьза Мефом увязалась белая дворняга с черным пятном на морде. Депресняк зашипелна нее, но бросаться не стал – было лень. Лая отрывисто и звонко, каквелосипедный звонок, пес выпросил кусок шоколада, понюхал, но есть не стал и,вспомнив о чем-то важном, убежал.

От нечего делать Меф изменил направление движения и свернултуда, куда умчался пес. Прошел метров сто и внезапно услышал крик. Обернулся.Совсем близко, у крайнего подъезда, два молодых парня бойко как петухинаскакивали на старика.

Старик, обороняясь, размахивал палкой с резиновымнаконечником. Размахивал так решительно, что парни пока не приближались.

– Ты что, отец? Пойдем домой, отец! Не буянь! –повторяли они и, поглядывая на прохожих, разводили руками. Ну что, мол,сделаешь с этим воякой?

Прохожие на секунду притормаживали. Бросали испытующийвзгляд. Парни белозубо улыбались, демонстрируя уверенное миролюбие. Проходитемимо, господа хорошие! Вас не трогают, и вы не лезьте! Все нормально!

– Пить ему нельзя! А тут хлебнул и разбуянился! Пошли,отец, пошли! Отдохнешь, отоспишься, телевизор посмотришь! – повторяли они.

Время от времени кто-то из парней боком, как краб, пыталсяприблизиться сзади. Старик, молчаливый, сосредоточенный, поворачивался ивстречал его ударами палки.

Парень отступал и вновь начинал голосить:

– Батя, да ты что, батя? Идем домой! Мы же добра хотим!