— Не будь циником.

— Почему? Цинизм, говорят, доказывает наличиеинтеллекта.

— Неправда. Цинизм, при всем своем интеллектуальномобрамлении, отвратительно неискренен. Я не переношу никаких неискренностей.Однако, коли уж мы об этом заговорили… Скажи, ведьмак, что ты любишь во мнебольше всего?

— ЭТО.

— Ты из цинизма шарахаешься в тривиальность и банал.Попытайся еще раз.

— Больше всего я люблю в тебе твой ум, твой интеллект итвою духовную глубину. Твою независимость и свободу. Твою…

— Не понимаю, откуда в тебе столько сарказма.

— Это был не сарказм. Это была шутка.

— Терпеть не могу таких шуточек. Тем более не ковремени сказанных. Всему, дорогой мой, свое время, и время всякой вещи поднебом. Время молчать и время говорить, время плакать и время смеяться, времянасаждать и время вырывать, пардон, собирать посаженное, время шутить и времяразмышлять… — Время обнимать и время уклоняться от объятий? — Непринимай сказанного столь буквально. Давай примем лучше, что сейчас пришловремя комплиментов. Любовь без комплиментов отдает физиологией, а физиологияплоска. Говори мне комплименты!

— Ни у кого от Яруги до Буйны нет такой прелестнойпопки, как у тебя.

— Везет же! Теперь ради разнообразия ты поместил менягде-то между варварскими северными речками. Опуская вообще сомнительноекачество метафоры, нельзя было разве сказать: «От Альбы до Вельды»? Или от«Альбы до Сансретуры»?

— Мне ни разу в жизни не доводилось бывать на Альбе. Ястараюсь избегать сравнений, если они не подкреплены личным знанием вопроса.

— И-ах! Так ты серьезно? Отсюда вывод: попок — а речь,как ни говори, все еще о них — ты повидал и опробовал опытным путем достаточномного, чтобы сделать соответствующие сравнительные выводы? А, белоголовый? Таксколько же женщин было у тебя до меня? Э? Вопрос поставлен, ведьмак. Нет-нет,лапы прочь, таким манером ты не отвертишься. Так сколько женщин у тебя было доменя?

— Ни одной. Ты у меня первая!

— Ну то-то же!

* * *

Нимуэ уже достаточно долго разглядывала картину,изображающую в мягком кьяроскуро десять сидящих за круглым столом женщин.

— Жаль, — бросила она наконец, — что мы незнаем, как они выглядели на самом деле.

— Великие мэтрессы, — прыснулаКондвирамурса. — Но ведь их портретов — завались! В одной только Аретузе…

— Я сказала: на самом деле, — обрезалаНимуэ. — Я имею в виду не льстивые подобия, намалеванные на основаниидругих, не менее льстивых портретов. Не забывай, было время уничтоженияпортретов чародеек. Да и самих чародеек заодно. А потом был период пропаганды,когда мэтрессы должны были самою своею внешностью пробуждать уважение,изумление, восхищение и священный ужас. Именно из тех времен идут все СобранияЛожи, заговоры и договоры, полотна и графика, изображающие стол, а за нимдесять изумительных, обворожительно прекрасных женщин. А истинных, аутентичныхпортретов нет. Не считая двух: чудом уцелевший портрет Маргариты Ло-Антиль, чтовисит в Аретузе на острове Танедд, и портрет Шеалы де Танкарвилль в Эссенаде вЛан Эксетере.

— А написанный эльфами портрет Францески Финдабаир,который выставлен в венгербергской пинакотеке?

— Фальшивка. Когда открыли Двери и эльфы ушли, онизабрали с собой или же уничтожили все произведения искусства, не оставили ниодной картины. Мы не знаем, была ли Маргаритка из Долин действительно такпрекрасна, как гласит предание. Вообще не знаем, как выглядела Ида Эмеан. Апоскольку в Нильфгаарде портреты чародеек уничтожали страстно и старательно,постольку мы не имеем понятия об истинной внешности Ассирэ вар Анагыд иФрингильи Виго.

— Однако примем и условимся, — вздохнулаКондвирамурса, — что все они были именно такими, как их изображали позже.Властными, добрыми и мудрыми, предусмотрительными, справедливыми иблагородными. И прекрасными, убийственно прекрасными… Примем так. Тогда как-тожить становится легче.

* * *

Дневные дела в Inis Vitre обрели черты довольно утомительнойрутины. Анализ снов Кондвирамурсы, начинающийся за завтраком, обычнозатягивался до полудня. Время между полуднем и обедом адептка проводила напрогулках — да и они вскоре сделались рутинными и скучными. И неудивительно —за один час остров можно было обойти дважды, насмотревшись при этом на такие«увлекательные» объекты, как гранит, карликовая сосна, щебень и галька,беззубки, вода и чайки.

После обеда и долгой сиесты начинались дискуссии, просмотркниг, манускриптов и свитков, разглядывание картин, графики и карт. И долгие,затягивающиеся до ночи диспуты о том, как соотносятся между собой легенда иистина.

А потом были ночи — и сны. Различные сны. Воздержание давалоо себе знать. Вместо загадок ведьмачьей легенды Кондвирамурсе снилсяКороль-Рыбак в самых разнообразных ситуациях, начиная от предельно неэротичныхи кончая эротически экстремальными. В предельно неэротическом сне Король-Рыбакволок ее на леске за лодкой. Греб медленно и отупело, так что она погружалась вводу, тонула, задыхалась, и к тому же ее раздирал на части жуткий страх — оначувствовала, что от дна озера отрывается и взмывает к поверхности нечто жуткое,что-то такое, что жаждет заглотить тянущуюся за лодкой наживку, коей была она.Это «нечто» уже вот-вот должно было схватить ее, но тут Король-Рыбак сильнейналегал на весла, утягивая ее за пределы досягаемости челюстей невидимогохищника. Она захлебывалась и просыпалась.

Во сне недвусмысленно и экстремально эротическом она стоялана коленях на дне раскачивающейся лодки, перегнувшись через борт, аКороль-Рыбак держал ее за шею и «прочищал» с великим запалом, бурча при этом,хрипя, отхаркиваясь и сплевывая. Несмотря на физическое удовлетворение,Кондвирамурса чувствовала перекручивающий внутренности ужас — что будет, еслиНимуэ их прихватит? Неожиданно в воде озера возникало расплывчатое и искаженноеяростью лицо маленькой чародейки, и адептка просыпалась вся в поту.

Тогда она вставала, отворяла окна, захлебывалась ночнымвоздухом, лунным светом, наплывающим от озера туманом.

Потом ложилась и продолжала снять дальше.

* * *

У башни Inis Vitre была терраса, опирающаяся на столбы инависающая над озером. Вначале Кондвирамурса не обращала на это обстоятельствовнимания, однако в конце концов стала задумываться. Странная терраса —совершенно недоступная. Ни одно известное ей помещение не имело сюда выхода.