– Прекрати! – сказал он.

Но она не могла прекратить и кричала, пока воздух не закончился и она вынуждена была умолкнуть, чтобы вдохнуть его в свои пылающие легкие. Только теперь она заметила, что давление на нее ослабло. По каким-то причинам он откатился в сторону, и она теперь могла дышать.

Она вскочила на ноги и резко развернулась, приготовившись к новой атаке, но он сидел спиной к ней, понурив голову и обхватив колени руками. Она слышала его прерывистое дыхание, но он не шевелился. Сердце глухо стучало ей в ребра, и она бросила быстрый взгляд на двери. Что дальше? Может, он сейчас позовет своих друзей, чтобы они подержали ее?

Но он по-прежнему сидел неподвижно, и паника ее потихоньку пошла на убыль. Теперь она будет настороже. Ножа у нее нет, но она станет царапаться и может добраться до его глаз.

– Иди сюда, – наконец сказал он. – Садись. Давай поговорим. – Он обернулся, и она увидела бледный овал его лица. Он дернул головой, и она сделала шаг назад. – Иди же. – Он встал на ноги и пошел к ней. Она заставила себя оставаться на месте. Что хорошего, если он загонит ее в угол? – Нам необходимо поговорить.

Элфрун с трудом сдержала истерический хохот. При этом спазм так сжал ей горло, что она не могла сказать и слова, даже если бы очень захотела. Но рука его уже была на ее плече, и он слегка тряхнул ее.

– Не сердись. И не переживай. Все у нас получится. Мы попробуем еще раз, позже.

Получится? Попробуем еще раз? Элфрун выскользнула из-под его руки, а затем повернулась к нему лицом; она судорожно сглотнула и вытерла вспотевшие ладони о юбку.

– За кого ты меня принимаешь? – Она не узнала собственного голоса, таким жестким и бесстрастным был он. – За одну из своих девушек-рабынь, у которых нет другого выбора?

– Что? – Он сокрушенно покачал головой. – Не дури. Ты приняла покрывало. Ты моя жена.

Прошло несколько мучительных мгновений, прежде чем смысл сказанного им дошел до нее. А когда это случилось, слова эти подействовали на нее, словно ушат ледяной воды на голову.

– Это тебе твоя мама сказала? – Она выпрямилась и гордо развернула плечи. Смысл этого жеста был ясен. – Я не твоя жена и не буду ею никогда.

– Ну конечно же ты моя жена. – Он так напоминал свою мать, какой она была незадолго до этого: такой же рассудительный, такой же уверенный.

– Как ты можешь говорить такое? Ты похитил меня. Ты… ты пытался изнасиловать меня. Никто меня ни о чем не спрашивал. Я совершенно четко сказала твоей матери – нет. Мой отец умер. Мой дядя тоже умер. И никто не имеет права, никто…

Он нахмурился:

– Ты что, все забыла?

– Забыла – что? – Ей хотелось подлететь к нему, вцепиться в него и ногтями содрать благоразумное выражение с его лица. – Я-то как раз ничего не забыла. А вот ты – ты забыл. Я сейчас лорд Донмута. И никто не имеет права обращаться со мной таким образом.

– Но ты же передала мне свой подарок в знак своего согласия, – озадаченным тоном, глухо сказал он.

– Передала что?

Он нащупал на шее кожаный шнурок, вытянул висевший на нем крепко завязанный мешочек и, развязав его, вытряхнул что-то на свою ладонь. – Посмотри сама. Я ношу это с собой уже много недель. Нет, месяцев.

Она не хотела смотреть, но он опять подошел к ней и поднес то, что держал в руке, прямо к ее лицу.

– Ты не можешь делать вид, что это не твое. Брось, Элфрун. Любимая. Я сам видел его на тебе. – Теперь он говорил настойчиво, но было в его интонациях что-то щенячье; он напоминал сейчас Гетина, когда тот, понимая, что провинился, пытается вновь вернуть ее расположение.

Она согнула руки у груди и выставила вперед плечо; ей было все равно, что он собирается ей показать; более того, она даже боялась это увидеть. К горлу подступила тошнота.

– Оставь меня в покое.

Но это не помогло. Танкрад одной рукой развернул ее, а ладонь второй сложил лодочкой и поднес к ее глазам.

Там лежал наконечник завязки плаща с изображением весело скачущего зверя – черненое серебро. Танкрад наклонил ладонь, и на вещице заиграли отблески огня. Из заклепанного конца наконечника до сих пор торчали красные шерстяные нити. Даже в темном помещении Элфрун узнала его, он был знаком ей, как биение собственного сердца, как лицо отца. Все вокруг нее вдруг закружилось.

– Откуда он у тебя? – Однако ответ она знала еще до того, как Танкрад открыл рот.

– Атульф принес его вместе с твоим посланием, переданным на словах. Все лето он передавал мне от тебя приветы.

– Я ничего тебе не передавала.

– Ты просто дразнишь меня. Прекрати, Элфрун, прошу тебя! Это уже не смешно.

– Танкрад, – она услышала в своем голосе нотки паники и быстро подавила ее, – я никогда ничего тебе не передавала. Если Атульф это говорил, значит, он лгал. А этот наконечник у меня украли.

– Я не верю тебе. – Губы его плотно сжались, уголки рта поползли вниз, и в какой-то пугающий момент ей показалось, что он сейчас заплачет. – Все эти приветы от тебя, такие добрые слова…

Она гневно топнула ногой:

– Позови его сюда. И снова спроси его. Посмотрим, сможет ли он солгать, глядя мне в лицо.

Она заметила, что его лицо напряглось. Он крепко зажал серебряный наконечник в кулаке.

– Что ж, ничего плохого не произошло. Теперь ты здесь.

– Я не принимала покрывало. И не давала своего согласия.

Голос ее дрожал, но и сама она не могла бы сказать отчего – от страха или от ярости. Она знала, что были случаи, когда девушек увозили и выдавали замуж насильно, независимо от того, нравилось это ее семье или нет, но никогда бы не подумала, что такое может случиться с ней. Когда люди узнают о событиях этой ужасной ночи, кому они поверят? Она представила себе алчные лица и горящие глаза треплющих языками людей на весеннем и осеннем праздниках. Как все будут смаковать это!

– Не бойся. – Он снова попробовал улыбнуться. – Думаю, я не должен был удивляться…

– Я и не боюсь, тупица ты этакий. – Он бросила на него испепеляющий взгляд и сжала перед собой кулаки. – Я злюсь. Неужели ты настолько глуп, что не улавливаешь разницу? Атульф украл этот наконечник. Он солгал мне, лгал тебе. Что же это за преданность такая? И ты еще удивляешься, что я не хочу иметь ничего общего с…

– Да что с тобой? – Теперь и он разозлился. – Думаешь, это была моя идея? Льстишь себя мыслью, что ты мой единственный выбор?

Она потупила взгляд, потрясенная таким резким переходом от задабривания к враждебности.

– Тебе следовало бы благодарить судьбу, – с горечью сказал он. – Знаешь, на свете есть и другие девушки.

– Тогда почему я?

– Ты назвала меня тупицей, а теперь задаешь такие вопросы? – Он явно обиделся, но она не испытывала никакого желания извиняться.