– Да, – сдержанно сказал он.

Она кивнула, словно удовлетворившись его коротким ответом, и присела рядом с ним.

– Я искала леди. – Она помолчала. – Я даже заходила в зал. Там висит ее красный плащ, так что она должна быть где-то поблизости. Она не расстается с этим плащом, держит его под рукой. Постоянно. Но ее никто не видел. – Она оглядела его с ног до головы. – Ты ранен. – Она это просто отметила.

Он кивнул, а затем сказал:

– Пойди и принеси ее плащ.

Ее голубые глаза округлились.

– Ступай, – сказал он.

Она на миг задержала на нем свой тяжелый взгляд, а затем медленно поднялась на ноги.

– Да поможет мне Бог, если этот зануда Луда с кислой рожей поймает меня.

Не было ее долго.

Когда же она наконец вернулась, глаза ее сияли, а губы были плотно сжаты.

– Я немного почистила его, – сообщила она. – Я еще никогда не видела его в таком плачевном состоянии. А Луде я сказала, что леди попросила принести его.

Финн протянул руку, чтобы прикоснуться к мягкой красной ткани, но Винн убрала плащ подальше.

– Леди только мне доверяет свои вещи, – многозначительно сообщила она, и он согласно кивнул, принимая ее подозрительность по отношению к себе как должное. – Мы отнесем его ей?

Финн поколебался, но все же решился.

– Да, – сказал он. – Прямо сейчас.

Он должен положить конец этому тягостному бездействию, иначе он рискует сойти с ума. Финн с трудом поднялся, используя в качестве опоры ствол дерева.

– Где она?

– В Иллингхэме.

Винн задумчиво кивнула:

– Ей понадобится ее плащ. – Она пошла рядом с ним, нога в ногу, Гетин и мальчик-собачник шли следом.

Был прилив, и уровень воды в реке был высоким. Чтобы перейти речку вброд, они разделись – глубина здесь доходила мальчику-собачнику до груди. Свои вещи и плащ Элфрун они свернули в узлы и перенесли на головах. Гетин выглядел очень несчастным, но в конце концов также полез в воду.

Едва они успели одеться – у Финна с его посиневшим и опухшим плечом на это ушло немало времени, – как пес вдруг насторожился.

– Я слышу лошадей, – сказал Финн. – Дальше по берегу, за кустами.

Лошадь была всего одна, сидевший на ней молодой человек направлял ее к броду. Финн понимал, что тот проедет совсем близко от них, но прятаться было уже поздно, так что он просто наблюдал за ним, едва дыша. Он сразу же узнал Атульфа, но, как и прошлым утром, оставил свои подозрения при себе. У тех людей, которые напали на них, лица скрывали капюшоны. Коренастые гнедые лошадки с жесткой белой гривой все очень похожи друг на друга. Но он узнал Атульфа, когда увидел, как он в Донмуте выезжал со двора – тот же разворот плеч, настороженно выставленный подбородок, манера держать поводья. Глядя сейчас на то, как он подгоняет свою лошадь, Финн еще больше убедился, что его предположение было правильным.

Младший кузен Элфрун, парень с поникшими плечами и постоянно хмурым лицом, был одним из тех убийц.

Одним из тех людей, которые стремительно вылетели из маленькой долины, по дну которой течет ручей, и сразу же направились к Варри, стали кружить вокруг него и тыкать в него копьями, крича и улюлюкая. А когда Мир встал перед своим любимым зверем, прося пощады, широко раскинув в стороны руки, в которых не было оружия, они напали на него. Финн и Холми были в это время уже на небольшом болотистом островке, а Аули, которая продолжала высматривать лодку, – еще дальше, но Холми очень любил Мира и Варри, и поэтому он, тяжело ступая по грязи, пошел обратно, и Финн не смог остановить его. А затем было то копье, которое, словно воплощение гнева богов, ударило его с такой силой, что он отлетел далеко назад…

Его до сих пор удивляло то, что копье не пронзило его насквозь, что вся его кровь не вытекла в грязную солоноватую воду эстуария, что тело его, холодное и окоченевшее, не унесло отливом.

А ведь все должно было случиться именно так. Но тут вернулась Аули.

От нее он уж никак не ожидал, что она будет удерживать его на поверхности воды, что каким-то образом, то толкая, то волоча, вытащит его на сушу, что, подставив свое плечо, поможет добраться под прикрытие зарослей ежевики.

Где и нашла его потом Элфрун.

Элфрун, которая сняла с себя плащ, чтобы согреть его, и которая теплом своего великолепного, хрупкого, но здорового тела удержала жизнь, вытекавшую из него в сырую землю.

Мыслимо ли, чтобы этот заносчивый молодой человек, который теперь подгоняет свою лошадь в каких-то нескольких шагах от них, творил свои чудовищные дела с ее благословления? А еще двое из этой банды убийц, кто они такие? Финн пристально вглядывался в Видиа и остальных людей, посланных из Донмута на поиски Элфрун вчера утром, но никто из них, кроме Атульфа, не вызывал в нем такого болезненного, тошнотворного ощущения узнавания.

Финн неотрывно следил за Атульфом. Вот его маленькая лошадка добралась до первых деревьев, и косые лучи осеннего солнца расцветили ее мокрую шкуру золотистыми пятнами. Долгий жизненный опыт научил его, что нет поступка настолько отвратительного, чтобы кто-нибудь не совершил его, и что, какими бы мрачными ни были ожидания и представления, правда обычно оказывается еще более суровой. И тем не менее он все же не мог поверить – и не поверил бы никогда, – что Атульф действовал с благословения Элфрун или хотя бы при ее попустительстве.

– Так или иначе, я все равно доберусь до тебя, молодой заправила, – пробормотал он себе под нос. – И тогда посмотрим, как ты запоешь.

Зал был забит чужеземцами, хотя большая часть членов команд все еще оставалась на своих кораблях. Здесь были только капитаны и по паре человек от каждого судна, но вместе с людьми Туури все же получалось не менее дюжины бойцов, которые подчинялись не Тилмону, и, по его рассуждению, этого было более чем достаточно. Глядя поверх голов, он видел самого Туури и людей из его команды, состоящей из восточных прибалтов. Они быстро переговаривались между собой – это их непонятное бормотание выводило Тилмона из себя. Плохо, конечно, когда люди разговаривают по-датски или по-франкски, но эти языки хотя бы похожи на нормальную человеческую речь, в которой он мог, по крайней мере, уловить смысл. А эта невнятная тарабарщина с посвистываниями больше напоминала чириканье птиц в кустарнике, и он воспринимал ее как личное оскорбление.

Но человек мудрый не станет упоминать о таких вещах, особенно когда на непонятном языке говорит народ, способный очень быстро выставить человек шестьдесят хорошо вооруженных воинов, поджидавших в нескольких сотнях ярдов отсюда. Он оглядел зал, всматриваясь в знакомые и незнакомые лица. На людей из Иллингхэма он не полагался. Король жаловал ему земли, но Тилмон понимал, что Осберт уже целый год проверяет его, слегка подергивая, словно мастер, который отлил новый колокол и теперь вслушивается в его звучание – не прозвучит ли фальшивая нота. Он все время жил, затаив дыхание. Но теперь настал его час.