а в том, что она решила, что ей с тобой всё позволено. Она безнаказанности учится. И учишь её этому ты. Тем, что всё ей спускаешь. Не надо, Эркин. Чего ты хочешь? Чтоб из неё белая леди получилась?

Он вздрогнул и поднял голову.

– Белая леди? – переспросил он со странной интонацией и затряс головой. – Нет, нет, Женя, что ты. Это… – он запнулся, лицо его стало испуганным, он зябко передёрнул плечами.

– Вот видишь. А делаешь. Всё для нее, всё, как она хочет. Она и думает только о себе. Нельзя так.

– Я… – он судорожно сглотнул, – я не думал об этом, совсем не думал. Это же… я дурак, Женя, я же видел… в имении. Их учили нас бить… я не думал, что и это… что так…

– Пойми же, – но видя его расстроенное лицо, Женя не договорила. Похоже, он понял. – Ну ладно, – она подошла, мягко отобрала у него измятое полотенце, расправила и повесила на верёвку. – Ладно, всё будет хорошо. Идём ужинать.

Он кивнул, послушно повернулся и вздрогнул. И только тут Женя увидела Алису. Насупившись, гневно сведя брови, Алиса стояла в дверях, глядя на них. Когда она вошла и что успела услышать? И как поняла услышанное?

Видно, что-то услышала и поняла. За ужином Алиса была необычно тихая, сосредоточенная и на конфету Эркина смотреть избегала. Эркин тоже напряжённо думал о чём-то своём.

Женя решила отвлечь его и спросила.

– Ну, как сегодня?

– Хорошо, работа лёгкая, а заплатили много, – ответил он без особого воодушевления, мимолётно улыбнулся какому-то воспоминанию и опять уткнулся в тарелку.

И тут дёрнуло Женю за язык.

– Знаешь, я давно хотела тебе рассказать, – он поднял голову, повернулся к ней. – Мне ещё в День Матери сказали и сегодня… У нас в городе, оказывается, Палас работает. Одна какая-то, имя мне не говорили, так вот, она разыскала бывших спальников и теперь принимает заказы. Прямо на дом ходят…

Она не договорила: так изменилось лицо Эркина.

– Ты… – он побледнел, губы у него тряслись, мешая говорить, – ты думаешь, я так… я этим работаю…

Он резким толчком выбросил себя из-за стола, опрокинув стул, метнулся на кухню.

– Мам, а чего он? – подала голос Алиса.

Женя опомнилась и кинулась следом.

Она перехватила его уже на лестнице, втащила обратно.

– Ну, ты что? Что с тобой? Ну, куда ты…

Он рванулся раз, другой и затих, подчиняясь её рукам.

– Ну, нельзя так. Ну, ты смотри, Алису испугал.

Она усадила его на табуретку, он скорчился, закусил кулак, заткнул им себе рот. Женя погладила его по голове, он стряхнул её руку. Но она уже села рядом, обняла его.

– Ну, ну, не надо, Эркин, успокойся. Никто ничего не думает, что ты. Я же знаю… ну не надо, успокойся.

Он покорно затихал, опустил кулак на колени. Женя взяла его руку, погладила отпечатавшиеся на смуглой коже следы зубов.

– Ну, смотри, еще бы чуть и до крови. Давай обмой холодной водой, а то заплывёт всё, болеть будет.

Она заставила его встать, подойти к рукомойнику и обмыть кисть. Он вздохнул, словно просыпаясь. Дрожь уже утихла, но он по-прежнему отворачивался от Жени.

– Идём, идём, чай пить будем. И не доел ты. Идём, Эркин.

Он поднял на неё измученные глаза.

– Ты… ты веришь мне, что я…

– Верю, – перебила она его. – Я же знаю тебя, Эркин. Мне и в голову не пришло… о чём ты подумал, что ты.

Алиса ждала их за столом. Женя усадила его, села сама. Он взял ложку, посмотрел на тарелку, будто впервые её видел, и через силу начал есть. Алиса смотрела на него, на мать, сосредоточенно хмурилась, но ни о чем не спрашивала. И Женя сделала вид, что ничего не случилось. Ну, совсем ничего.

И вторую свою обычную чашку Эркин пил молча, упрямо глядя перед собой остановившимися глазами. Допив, не поворачиваясь, пряча лицо, то ли спросил, то ли сказал.

– Я спать пойду…

– Конечно, – кивнула Женя, собирая посуду.

Он устало, тяжело опираясь о стол, встал, ссутулившись, побрёл в кладовку и тщательно закрыл за собой дверь.

Женя быстро, стараясь не шуметь, перемыла посуду, приготовила всё на завтра. Как его… ударило. Но она же действительно ничего такого и в голове не держала… Она сокрушенно вздохнула. И что за жизнь такая? Ведь только что всё было хорошо. Пойти утешить его, объяснить… Нет, она чувствует – нельзя. Нельзя ей сейчас заходить к нему. Он должен сам, один… Она, не додумав, не доведя мысль до конца, устало легла и сразу заснула, как провалилась.

Эркин лежал неподвижно, затаив дыхание, и только когда еле слышно скрипнула кровать и он понял, что Женя легла, позволил себе распустить мышцы, повернулся набок и укутался в одеяло. Надо спать. Но он никак не мог улечься. Тело словно стало чужим, непослушным. Как ни ляжет – всё неудобно. Ну… ну, что произошло? Женя рассказала ему об этой суке… Стоп! Он сел в постели, сбросив одеяло. Как же он сразу не догадался. Это же та самая сука, беляшка намазанная. Так… так вот зачем… «И для мерина найдется работа». Ах ты, сука… Он задохнулся ругательствами. Ах ты… вот для чего тебе спальники? Уцелевшие бедолаги, другого заработка нет, а она скажет слово, и их затопчут, размажут. Но… но он никого не встречал… Так они и не показываются в Цветном, их же там сразу раскроют, и всё, конец.

Он лёг, натянул одеяло. Даже холодно чего-то стало. Палас с выездом. Его так дважды возили. Один раз в паре с негром, сработать они сработали, но даже имён друг у друга не спросили. Сначала по очереди, с отдыхом, а потом вместе. Ну почему это дерьмо лезет ему в голову?! Сколько можно? Ну, неужели это ему на всю жизнь?! Надо спать. Сука, гадина… Как мулат сказал? «Просись обратно». Так что, опять всё сначала…

…В коридоре распределителя ровный смутный гул голосов. Затихает при его приближении к камерам и нарастает за его спиной. И только щелчки языком – сигнал тревоги да шёпот: «…спальник, спальник…» Да, он в форме спальника, ему не дали переодеться. Дубинка надзирателя касается спины между лопатками, не подгоняет, а только указывает направление.

– Стой.

Он останавливается, косясь на соседние камеры. И там, и там работяги. Стоят, держась за решётку. Куда ни сунут, конец один. Отбиться будет тяжело. Их много. Надзиратель ржёт и тычет его в спину.

– Вперёд.

Надзирателей уже двое. Его гонят по коридорам, и надзирателей всё больше.