Хохочут. Что они задумали? Им забава, ему… Да что об этом? Господская забава – боль рабская. Впереди камера. Торцевая. Её видно из обычных камер. Пустая вроде. Надзиратель откатывает дверь, и он вдруг слышит страшное.

– Поединок.

Поединок. Двое в одной камере. И выйдет оттуда только один. Надзиратели дождутся конца, и победитель получит пайку. Или нового противника. Как уж белякам захочется. До сих пор его это миновало. Но, видно, его черед.

– Вперёд. Пошёл.

Дубинка больно вталкивает его в камеру, за спиной лязгает дверь. И тут он видит, что пол камеры в свежих красных пятнах. Он не первый здесь. А в дальнем углу победитель. В полосатой одежде лагерника. Ему дали противником лагерника?! Это же конец! Даже один на один он не устоит против лагерника. Тот же белый. Трепали, что лагерники теряют расу, но всё равно. И вон тот какой рослый. Костлявый. Видно по тому, как висит одежда. Из рукавов торчат мощные костлявые кулаки. Лагерник стоит у стены, отдыхает после боя? Надзиратели притихли, ждут начала. Не оглядываясь, он чувствует их напряжённое радостное внимание. Спальник и лагерник миром не разойдутся. Лагерник поднимает обритую наголо голову, и он видит бледное лицо, с засохшей полоской крови в углу рта… Это Андрей!

– Нет!!..

…Эркин сел, очумело огляделся в темноте. Это же сон. Этого не было… Не ставили его на поединок. Спальников берегли, на поединок только старых, которым двадцать пять и всё равно уже в выбраковку, таких не жалко, а он молодой был, в самой силе… Нет, не было же этого.

Он встал и почему-то долго не мог найти дверь, натыкался то на стену, то на стеллаж. Вышел на кухню и долго пил холодную, пахнущую жестью воду. Пил прямо из ковша, захлебываясь и обливаясь, Холодная струйка ползла по груди и животу.

Нет, не было этого. Сон. Но если… если всё обратно… Нет, по второму кругу он не пойдёт. Пусть убивают.

Эркин подошёл к окну, аккуратно отогнул край шторы и вдохнул свежий ночной воздух. Фу, приснится же такое. Он подумал и осторожно убрал шторы. Пусть… а то душно очень. Надо поспать. Но чего-то страшно. Вдруг опять… приснится. И разозлился сам на себя. Какого чёрта! Надо выспаться, а то будешь ползать завтра… А надо работать, зарабатывать деньги. И что бы эти сволочи ни делали, ему надо выдержать, не дать загнать себя в Овраг…

Эркин вернулся в кладовку, прикрыл дверь. На ощупь нашёл и перевернул подушку, лёг. Поёрзал, укладываясь поудобнее… Надо спать. Полночи осталось, а может и меньше… Надо спать…

Женя только-только встала и вышла на кухню, когда Эркин уже разжёг плиту и отрезал себе на дорогу хлеба.

– Чай пить не будешь?

Эркин молча мотнул головой в ответ. Женя двигалась медленно и, казалось, ещё спала. И он задержался в дверях, не в силах отвести от неё глаз. Она, по-прежнему медленно, сонно, подошла к нему и обняла, прижалась щекой к его груди. Он обхватил её, зарылся лицом в её тёплые, мягкие и тоже сонные волосы.

Женя мягко высвободилась, подняла голову и поцеловала его в угол рта, рядом со шрамом.

– Будь осторожен, Эркин. Пожалуйста.

Её глаза сонно блестели, и он поцеловал эти глаза. Молча, потому что горло вдруг перехватила судорога. Женя обняла его за шею, запустила пальцы в пряди на затылке. Он ещё раз поцеловал её. И она отпустила его.

И когда Эркин бежал по утренним улицам к станции, он уже не думал о ночных страхах, о сне. Он впервые в своей жизни кричал во сне и просыпался от своего крика. Но это было ночью. А сейчас утренняя влажная от росы пыль мягко ложится под ноги, под пружинящие подошвы кроссовок, и тело легко и послушно. На станции всегда есть работа. Тяжёлая, грязная, от которой вечером ломит тело и ноют мышцы, и платят за неё мало, но она есть. И значит, каждое утро он будет приходить сюда, к этим воротам, проходить мимо поигрывающих дубинками полицейских, опустив глаза книзу, и кружить среди вагонов и штабелей, искать работу. И работать. А в полдень, как все, покупать какие-то жареные непонятно с чем пирожки у тощей Мамми Эмми и пить «кофе с устатку» из жестяной кружки, а если не повезло с работой, то просто пить воду из крана и пережидать жару в тени под вагоном или каким-нибудь штабелем, и снова работать до сумерек, до темноты…

Очередная работа была обычной. Мешки из вагонов на склад. Три вагона. Десять кредиток на рыло. Не жирно. Но и работы им с Андреем на полдня. Андрей подтаскивает мешки к двери и мягко подаёт ему на спину. А он уже носит и сваливает. Вчера они так таскали ящики, и Андрей ухитрился разбередить рубцы. Эркин поглядел, как Андрей кривится от боли на каждом мешке, и на третьем или четвертом не выдержал. Затащил Андрея в вагон и потребовал показать спину.

– Охренел? – немедленно взъярился Андрей.

– Заткнись. Липнет?

– Липнет, сволочь, – вздохнул Андрей.

– Будешь подавать.

– Сдохнешь один.

– Подавай аккуратно, без броска, – попросил Эркин, вылезая из вагона.

Андрей опускает мешки умело, так что они ложатся на всю спину без перекоса, не придавливая.

– Давай.

– Бери. Пошёл?

– Пошёл.

Выходя в очередной раз со склада, Эркин увидел с десяток белых. Двоих он точно видел не раз в городе, вроде ещё один был тогда перед Балом на лестнице… А накласть ему на них всех… Но на всякий случай он отступил назад и встал за косяком двери. Встали гады как раз на дороге ему. Странно, но Андрея в вагоне не видно. Ну, сволочи, встали и треплются. А у них работа стоит.

– Ну что ж, станцию пока трогать не надо.

– Да, здесь их можно оставить.

– И в городе оставьте. Иначе будет трудно с поводами. Но держите у дна. Пресс не снимайте.

– Мы понимаем.

– А, в целом, неплохо. И раздельные магазины… неплохо. Там посмотрим.

– И что вы занялись персоналиями… что ж, это перспективно. Но не форсируйте, работайте аккуратно.

– Хорошо.

– И этот Палас самодельный… весьма, весьма перспективно.

– Мы рассчитываем…

– Не говорите раньше времени.

– Я думаю, нам не стоит здесь задерживаться.

– Да, разумеется.

Эркин не слышал их разговора, да особо и не прислушивался. Убедившись, что беляки умотали, он подбежал к вагону.

Ни приготовленного мешка, ни Андрея. Что еще случилось? Он заглянул в тёмную глубину вагона.

– Андрей, ты где?

Ответило только прерывистое, будто человек плакал, дыхание. На мгновение Эркину стало