А между тем в море уже давно подстерегали казаков турецкие суда гадраги, называемые по-казацки галерами, или каторгами. Но запорожцы не страшились и галер; долговременная опытность приучила их и к морским сражениям, а беспримерная храбрость заставляла презирать опасность от врагов. Свободно разъезжая по морю, они долго оставались неведомы для врагов, потому что их чайки возвышались над поверхностью воды не более чем на 21/2 фута, совсем скрывались в морских волнах, тогда как сами казаки уже на далеком расстоянии видели высокие и тяжелые турецкие галеры. Высмотрев издали галеры, казаки, зная свою ничтожную численность, исключавшую всякое нападение на врага, избегали открытого боя и выжидали или туманной погоды, или наступления ночи, лавируя по морю весь день до вечера и не упуская из виду неприятельского корабля. Если казаки решались сделать нападение на турецкие галеры, то они немедленно складывали мачты и старались расположить свои лодки таким образом, чтобы солнце к вечеру было у них за спиной. Чем скорее клонился день к вечеру, тем ближе подходили казаки к турецкому кораблю: за час до захода солнца они приближались к нему на одну милю расстояния, а к самой ночи подходили еще ближе того; наконец, дождавшись полночи, они внезапно устремлялись на неприятельский корабль. В это время одна половина отважных пловцов работала веслами, а другая, с ног до головы вооруженная, бросалась на абордаж «тяжелого трирядовесельного» турецкого корабля, тот же час сцеплялась с ним, в одно мгновение входила на его середину, хватала деньги, золото, серебро, дорогие ткани, легкие, не подвергающиеся подмочке товары, остальное добро жгла, бросала за борт, простых людей убивала, знатных брала в плен, корабль, со всем экипажем, как негодный для казаков из-за неумения их владеть морскими судами, пускала ко дну, а сама моментально возвращалась к своим лодкам и уходила прочь[975]. Особенно страшны бывали казаки для турок у морских берегов: взять казаков у берегов едва ли возможно, потому что плавать около берегов они были большие мастера, а к тому же если они выходили на берег, то здесь поймать их было очень трудно; они искусно прятали свою добычу и очень быстро затопляли суда, чтобы потом вновь вынуть их из воды и разгуливать по морю, туркам же совсем не было никакого интереса в казацких судах, они старались только хватать людей, чтобы сделать их невольниками[976].

Между тем, «струснув Крым или Анатолию», казаки спешили возвратиться назад, в Сечь. Турки и здесь принимали свои меры против казаков: они расставляли стражу возле устья Днепра против Очакова и здесь поджидали своих врагов. Но казаки наперед знали все планы турок и смеялись над ними: вместо того чтобы подниматься к самому устью Днепра, казаки приставали в известном им заливе, в 3 или 4 милях на восток от города Очакова, и по этому заливу, а потом по низкой лощине, идущей от залива к Днепру и заливаемой морской водой на одну четверть мили, поднимались лодками до сухого места; по сухому месту лощины перетаскивали свои лодки на руках, работая по 200 или по 300 человек над каждым судном, и таким образом через два-три дня, одолев препятствия, входили уже в Днепр и потом поднимались до Сечи, куда привозили испанские реалы, арабские цехины, персидские ковры, восточную парчу, бумажные изделия, шелковые ткани, и все это делили меж собой.

Если же турки преграждали путь запорожцам и у низкой лощины против Очакова, тогда казаки избирали самую отдаленную дорогу для возвращения в Запорожье: они шли из Черного моря в Керченский пролив, из Керченского пролива в Донской лиман, из Донского лимана к устью реки Миуса, по Миусу поднимались вверх до того места, где он перестает быть судоходным; от этого места шли небольшое расстояние волоком и добирались до Волчьей Воды, притока Самары, из Волчьей Воды попадали в Самару, из Самары, выше крепости Кодака, – в Днепр. Но этот путь редко избирался казаками, разве в том случае, когда их флотилия состояла всего из 20 или 25 челнов, или же тогда, когда другие пути были преграждены турками[977].

Не всегда, разумеется, так счастливо оканчивались походы для запорожских казаков; иногда они попадали в такую безвыходную западню, от которой терпели громадный урон; особенно страшно им было столкновение с турецкими кораблями в открытом море среди белого дня: тогда от пушечных выстрелов турок «челны их рассыпались, как стая скворцов», а сами казаки искали спасения в поспешном отступлении к берегу и бегстве на материк. Впрочем, нередко и при самых неблагоприятных условиях казаки все же не теряли мужества и вступали в бой с неприятелями; тогда они привязывали весла к местам и всеми своими наличными силами давали отпор туркам, причем одна половина их, сидя в лодке, не трогаясь с мест, беспрерывно палила в турок из рушниц, а другая беспрерывно заряжала рушницы и подавала их стрелкам. В таком случае они редко бывали вконец побеждены, хотя в подобных схватках теряли до двух третей своих товарищей, но все же остальные смельчаки возвращались благополучно на родину[978].

Из описанных в этих походах казацких чаек ни одна не сохранилась в цельном виде до нашего времени. Мы имеем лишь обломки одной из таких чаек, недавно найденные в ветке Днепра Сысиной, параллельно ветке Подпильной, против села Покровского Екатеринославского уезда, места последней по времени Запорожской Сечи. Из двух найденных здесь лодок большая имела десять сажен длины и одну сажень глубины; она сделана была без киля, на вид плоскодонна, с крутыми выгнутыми боками; дно и нижняя часть бортов ее (по ватерлинии) состояли из дубовых досок, а верхняя часть бортов и палуба – из еловых; кокоры, то есть ребра, – все из дуба; вся наружная обшивка лодки была прикреплена к кокорам деревянными ясеневыми, в два пальца толщины, и железными, грубой кузнечной работы, с большими шляпками, гвоздями в таком порядке, что через два деревянных гвоздя шел один железный; по бокам лодки сделаны были уключины («кочетки») для весел; во всю длину лодки, от носа до кормы, шел дубовый брус, толщиной в пять вершков, состоявший из двух кусков, скрепленных по самой середине лодки; к бортам лодки, вверху, прикреплены были железные, и до сих пор сохранившиеся болты с крючьями, очевидно для прикрепления к ним веревок от снастей, из чего можно заключить, что лодка, кроме весел, ходила на парусах и имела небольшую оснастку. Меньшая из лодок имела три сажени длины, два аршина глубины и до двух с половиной аршин по самой середине ширины; с виду она похожа на баркас, но устройством ничем не разнится от лодки большой[979].

Кроме чаек, у запорожских казаков были в употреблении, хотя в крайне редких случаях, и корабли. Образец такого корабля представлен на большом войсковом знамени прошлого столетия, дарованном казакам императрицей Екатериной II, уцелевшем до нашего времени и хранящемся в императорском Эрмитаже в Петербурге. Это так называемый трехмачтовый, двухдечный корабль; с лицевой стороны этого корабля видны: борт с четырьмя каютными люминаторами, наподобие правильных кружков, и высокая двухъярусная рубка, имеющая вид палатки, для помещения на судне главных лиц команды, с восемью отверстиями, наподобие дверей, в каждом ярусе по четыре. В нижнем деке корабля сделано семь больших люков, в верхнем деке – три малых люка; в соответствие этому столько же люков, нужно думать, было и на другой стороне, а на обеих сторонах нижнего и верхнего деков судна – двадцать люков; из них видны концы вставленных пушек. Сзади судна поставлена толстая, но сравнительно низкая корма с резными украшениями и рисунками и с одним военным флагом, разрезанным пополам и прикрепленным на невысоком древке к корме. На носу корабля положен якорный значок, к которому прикреплен флаг, подобный флагу на корме, только меньше по величине. Между кормой и носом поставлены три высокие мачты для трех парусов, с двумя веревочными лестницами к каждому; на каждой из трех мачт высится по одному развевающемуся флагу, такой же формы и величины, как и на корме. Во всем корабле могло поместиться по меньшей мере 250 человек команды при пяти или десяти начальниках[980].