Пока Людендорф после разгрома армии Самсонова выбирал «удобный» (М. Хоффман) путь преследования армии Ренненкампфа, 30 августа к нему подошли еще два армейских корпуса с западного фронта[1132]. Мольтке летом 1915 г. задним числом объяснял это решение неожиданно быстрым проникновением русских в Восточную Пруссию, утверждая, что туда просто необходимо было послать подкрепление, «прежде чем окончательно разделаться с франко-английскими войсками»[1133]. Тем самым он признавался в отказе от основ плана Шлиффена уже в тот момент (на 23-й мобилизационный день!), когда исход кампании на западе еще никто не мог предсказать, однако его объяснение не во всем соответствовало действительности.

Через два дня после отъезда Людендорфа из Кобленца, вечером 24 августа, начальник Генштаба фон Мольтке — после впечатляющих, но сиюминутных успехов правого фланга германского западного контингента в боях на бельгийско-французской границе и австро-венгерской армии в сражении при Краснике — принял «крайне важное решение»[1134] отдать Людендорфу очень крупные силы для уничтожения русской армии. Он думал о шести армейских корпусах (по два с правого и левого фланга, а также из центра войск, наступающих на Париж), а 25 августа распорядился о немедленной отправке дополнительно двух ландверных бригад из Шлезвига. Когда радостные вести с бельгийско-французской границы оказались преждевременными, он, по настояниям начальников отделов своего штаба — полковника Таппена (преемника Людендорфа во главе оперативного отдела) и подполковника фон Домма (политический отдел), которые «считали, что для этого сейчас не время»[1135], сократил число корпусов с шести до трех и приказал Таппену подготовить их транспортировку. В ночь на 26 августа тот уведомил Людендорфа о выделении ему трех корпусов (гвардейского РК 2-й армии под командованием генерала фон Гальвица, XI корпуса 3-й армии под командованием генерал-лейтенанта фон Плюскова, V корпуса 5-й армии) и саксонской кавалерийской дивизии. Людендорф особо возражать не стал, хотя знал, что 27 августа к нему придет ландверная дивизия фон дер Гольца. Он оставил решение на усмотрение Мольтке, заметив, правда, что если корпуса будут «нужны» на Западе, то они с Гинденбургом сумеют «и дальше справиться сами». Он уже не сомневался в близкой победе и потому обратил внимание Таппена на то, что эти три корпуса все равно прибудут слишком поздно, чтобы вмешаться в идущее полным ходом сражение. Тогда Мольтке, которого начальники отделов продолжали отговаривать от переброски корпусов на восток, снова сократил их число и велел в ночь с 28 на 29 августа сообщить Людендорфу, что два из вышеназванных корпусов и кавалерийская дивизия уже в пути, но третий (V корпус) действительно понадобится на западе. Людендорф, зная о разгроме армии Самсонова и намереваясь раздавить изолированную 1-ю армию, «еще раз указал, что восток может обойтись без подкреплений»[1136].

В Большой ставке удаление двух испытанных корпусов, образовывавших под верховным командованием фон Бюлова «Намюрскую наступательную группу», по-прежнему встречало принципиальные возражения, и Мольтке чуть не пришлось «задержать и вернуть правому флангу» оба корпуса! Хотя начальник Генштаба в то время («в последние августовские дни», по его собственным словам) уже знал, что перед Парижем сосредоточены очень мощные франко-английские войска, он после тяжелой внутренней борьбы[1137] настоял на своем. К началу нового оперативного этапа, имеющего целью взятие Парижа, он лишил-таки решающий фланг германской западной армии двух сильных корпусов, тем самым «значительно ослабив» его, когда опасности дальнейшего продвижения крупных русских соединений в Восточной Пруссии уже не существовало. Вследствие этого историки Имперского архива в 1925 г. не смогли «точно установить действительные побудительные причины… столь чреватого последствиями… решения», а М. Хоффман в 1926 г. подчеркивал, что «вопрос, почему Высшее командование предложило и затем отослало эти корпуса, пока отнюдь не выяснен»[1138].

Вопрос этот имел особое значение, поскольку сражение 8-й армии с преследуемой русской 1-й армией на Мазурских озерах, когда упомянутые корпуса впервые вступили в дело на востоке, совпало по времени с решающим сражением на Марне (битва на Марне состоялась 5–12 сентября, на Мазурских озерах — 5–15 сентября 1914 г.). Усиление победоносной 8-й армии корпусами, остро необходимыми решающему флангу уже ослабленных западных армий, показалось военным — участникам битвы на Марне при таких обстоятельствах столь бессмысленным, что по этому поводу разгорелась длительная полемика. Она уже не сосредоточивалась на ценности плана Шлиффена самого по себе, но затрагивала — как сформулировал многолетний (1900–1910) руководитель секции IIIb в Большом генштабе и тогдашний начальник секции IIIb тылового учреждения Генштаба в Берлине генерал-майор в отставке Брозе — «вопрос вины» за марненскую катастрофу. Кульминации она достигла в споре о миссии саксонского подполковника, начальника разведотдела Большой ставки Рихарда Хенча на западном фронте.

Рихард (Камилло) Хенч (1869–1918), многолетний руководитель французского отдела Большого генштаба, признанный знаток французской армии, в начале войны возглавил 1-й (русский) и 3-й (французский) отделы, объединенные под его руководством в одно подразделение под названием «отдел иностранных войск»[1139], короче — разведывательный отдел. Начальник бывшего 1-го отдела полковник Посадовский-Венер был переведен на восточный фронт, где и погиб. Хенч руководил разведотделом ВК, чья первоочередная задача состояла в добыче и анализе данных об обеих неприятельских армиях, со 2 августа 1914 г. по 28 мая 1915 г. В первой половине дня 8 сентября 1914 г. начальник Генштаба Мольтке отправил его на западный фронт с полномочиями, смотря по обстоятельствам, в случае нужды скомандовать отступление всем пяти западным армиям[1140]. Делегирование такой большой ответственности отдельному младшему сотруднику уже представляло собой необычное явление. То, что поручение давалось устно, с глазу на глаз, без занесения в документы, было случаем не беспрецедентным (после прощальной беседы Мольтке с Людендорфом 22 августа), но все же достаточно экстраординарным, чтобы вызвать жаркий спор о содержании и объеме полномочий Хенча. Окончательно этот спор так и не разрешился[1141]. К единству стороны пришли только в оценке результатов миссии — поражения немцев на Марне как предвестия рокового для Германии исхода войны.