– Это то, о чем я думаю? – уточняет Элис.

– Несомненно, – кивает Билли.

Они вновь пускаются в путь. Денек обещает быть просто прекрасным.

К дому Баки они подъезжают около пяти часов вечера. Билли заранее позвонил ему из Райфла, чтобы предупредить, и Баки ждет их в своем палисаднике, одетый в джинсы и флисовую куртку: с виду и не скажешь, что он много лет жил и работал в Нью-Йорке. Может, здесь он стал другим человеком, думает Билли, лучше прежнего. Элис же стала.

Она выскакивает на улицу прежде, чем Билли успевает полностью остановить машину. Баки распахивает объятия и кричит:

– Привет, солнце!

Она со смехом кидается к нему.

Ну надо же, думает Билли. Кто бы мог подумать.

Какое-то время они проводят в горах у Баки и даже застают первую снежную бурю (снег метет целый день). Сила и ярость стихии одновременно потрясают, восхищают и пугают Элис. Да, говорит она, на Род-Айленде тоже шел снег, но чтобы за день намело сугробы выше человеческого роста? Когда буря наконец утихает, они с Баки выходят во двор и делают снежных ангелов. После долгих и упорных уговоров наемный убийца тоже выходит поваляться в снегу. Два дня спустя начинается оттепель, и снег тает. Лес наполняется птичьим пением и звоном капели.

Билли не хотел задерживаться, но Элис настояла. Он должен закончить историю. Слова – это одно, но решает дело уверенный, спокойный тон, которым она их произносит. Бросать уже поздно, считает Элис, и Билли по зрелом размышлении приходит к тому же выводу.

В маленькой хижине, где он писал про «Веселый дом», нет электричества и отопления, поэтому Билли притаскивает аккумуляторный обогреватель. Его хватает, чтобы более-менее прогреть комнату – если не снимать куртку, то писать вполне можно. Кто-то повесил обратно картину с садовыми фигурами, и Билли готов поклясться, что львы стали еще ближе, а их красные глаза – еще краснее. Бык теперь стоит не за львами, а между ними.

Так было и раньше, уверяет себя Билли. Картины не меняются сами собой.

Это, конечно, так. В рациональном мире должно быть так, но картина ему все равно не по душе. Он снимает ее (снова) и поворачивает лицом к стене (снова). Открывает свой текст и возвращается к тому месту, на котором остановился. Поначалу дело идет туго. Билли то и дело косится в дальний угол, будто ждет, что картина вновь волшебным образом окажется на стене. Этого не происходит, и примерно через полчаса Билли перестает видеть что-либо, кроме слов на экране. Дверь в прошлое распахивается, и он в нее входит. Большую часть октября он проводит по ту сторону двери, и даже снежная буря ему не помеха: взяв у Баки высокие сапоги, он прилежно топает в хижину.

Покончив с событиями в пустыне, Билли рассказывает, почему решил не заключать новый контракт. Он пишет про культурный шок, испытанный по возвращении в Америку, где люди не боялись снайперов и самодельных взрывных устройств и не закрывали голову руками от каждого громкого выхлопа на дороге. Для этих людей никакой войны в Ираке будто не существовало, и то, ради чего погибли его друзья, не имело значения. Он пишет про то, как ему заказали типа из Джерси, избивавшего женщин, и как он его убил. Он пишет про встречу с Баки и все последующие заказы, не пытаясь при этом выставить себя героем или хорошим человеком. Он строчит быстро, но текст получается если не идеальным, то на удивление чистым: слова льются, как талая вода, сбегающая весной с лесистых горных вершин.

Билли отмечает, что между Баки и Элис установилась прочная связь. Элис, по сути, обрела в нем отца, которого рано потеряла. А Баки обрел в ней дочь, которой у него никогда не было. Между ними нет ни намека на сексуальное влечение, и Билли это не удивляет. Он ни разу не видел Баки с женщиной. И хотя он в принципе не так уж часто встречался с Баки лицом к лицу, во время этих редких встреч тот почти не упоминал женщин. Возможно, Баки Хэнсон гей, несмотря на два брака. Что ж, ради бога. Для Билли важно только одно: Элис с ним счастлива.

Однако в октябре душевное благополучие Элис отходит для него на второй план. История родилась – и превратилась в книгу. В этом больше нет никаких сомнений. Тот факт, что книгу никто не увидит (кроме, быть может, Элис Максуэлл), ничуть его не смущает. Важен процесс, а не результат, насчет этого она была права.

Примерно за неделю до Хэллоуина, в ослепительно солнечный и ветреный день, Билли пишет про то, как они с Элис (в книге она стала Кэтрин) подъехали к дому Баки (ставшего Хэлом) и как Баки встретил ее с распростертыми объятиями и радостным криком: Привет, солнце! Что ж, на этом можно и остановиться, решает он.

Скинув документ на флешку, он закрывает ноутбук, идет выключать обогреватель и замирает. Картина с садовыми фигурами вновь висит на стене. Львы стали еще ближе. За ужином он спрашивает Баки, не вешал ли тот картину на место. Нет, не вешал.

Билли переводит вопросительный взгляд на Элис.

– Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

Тогда Билли спрашивает, откуда в хижине взялась эта картина.

– Понятия не имею. Такие фигурные кусты стояли раньше перед отелем «Оверлук» – тем, что сгорел. Когда я купил этот дом, картина уже висела на стене. Я туда почти не захожу. Называю хижину «летним домиком», но мне там вечно холодно, даже летом.

Билли тоже это заметил – впрочем, он списал низкую температуру на осенние холода. И все же в хижине он проделал огромную работу: почти сто страниц. И зловещая картина ему не помешала. Возможно, жуткие истории лучше всего пишутся в жуткой обстановке, думает он. Это объяснение ничем не хуже других, поскольку весь процесс рождения книги по-прежнему остается для него загадкой.

Элис испекла на десерт персиковый коблер. Раскладывая его по тарелкам, она спрашивает:

– Ты закончил, Билли?

Тот уже открывает рот, чтобы ответить «да», но что-то его останавливает.

– Почти. Еще пара заключительных штрихов – и готово.

На следующий день холодает еще сильнее, но Билли не включает в хижине обогреватель и не снимает картину со стены. Он решил, что так называемый летний домик Баки проклят. Тут живут привидения. Раньше он не верил в такие вещи, но теперь верит. И дело не в картине – или не только в картине. Заколдован и проклят был весь минувший год.

Билли садится на единственный стул и думает. Ему не хочется привлекать Элис к этому делу – к финальной его части, – но, видимо, придется. В странной холодной комнате проклятого дома до него доходит это и еще кое-что: Элис будет рада. Потому что Роджер Клэрк – не просто плохой человек, а самый плохой из всех, кого Билли когда-либо заказывали. Тот факт, что на сей раз Билли заказал его сам, к делу не относится.

Я все думаю про этого подонка, который растлевал детей, сказала Элис. Он заслуживает смерти.