Также я старалась быть в курсе всех политических событий. Каждое утро посылала Мартину — как когда-то Джамилю в Тетуане — в киоск за газетами «АВС», «Арриба», «Эль Алькасар». За завтраком, отхлебывая кофе с молоком, я знакомилась с событиями в Испании и Европе. Так мне стало известно, что новым министром иностранных дел стал Серрано Суньер, и я внимательно изучила новости о его поездке вместе с Франко в Андайю, где они встретились с Гитлером. Я прочитала также о тройственном пакте между Германией, Италией и Японией, о вторжении в Грецию и о множестве других событий, разворачивавшихся с головокружительной быстротой в это бурное время.

Я читала, шила и передавала сообщения. Передавала сообщения, читала и шила — в этом состояла моя жизнь в последние месяцы близившегося к концу года. Возможно, именно поэтому я приняла приглашение встретить Новый год в «Казино»: мне нужно было развеяться, чтобы стряхнуть накопившееся напряжение.

Марита и Тете Альварес-Викунья подошли ко мне, как только я вместе с их братом появилась в зале. Мы выразили взаимные восторги по поводу платьев и причесок друг друга, завели разговор ни о чем, и я, как всегда, небрежно обронила несколько слов на арабском и пару фраз на своем фальшивом французском. В то же время я украдкой оглядывала присутствовавших в зале и заметила несколько знакомых лиц, довольно много военных в форме и немцев со свастикой. В голове мелькнула мысль: «Сколько из этих людей, с беззаботным видом прогуливавшихся по залу, такие же, как и я, тайные агенты, только с другой стороны?» Несомненно, их здесь немало, и я решила быть настороже и внимательно за всем наблюдать, чтобы, по возможности, раздобыть интересную информацию для Хиллгарта. Пока я обдумывала эти планы, не забывая притворяться, будто с интересом слушаю разговор, одна из сестер, Марита, вдруг куда-то исчезла. Но через несколько минут вернулась под руку с мужчиной, которого я меньше всего ожидала встретить на этом празднике.

45

— Харис, дорогая, я хочу познакомить тебя с моим будущим свекром, Гонсало Альварадо. Он не раз бывал в Танжере и жаждет поговорить с тобой — может, вы даже найдете с ним общих знакомых.

Действительно, передо мной стоял не кто иной, как Гонсало Альварадо, мой отец. Он был во фраке и в руке держал граненый бокал с наполовину выпитым виски. В первое же мгновение, когда наши взгляды встретились, я поняла, что ему прекрасно известно, кто я такая. А в следующую секунду меня посетила догадка, что, вероятно, именно от него исходила идея пригласить меня на этот праздник. Когда он взял мою руку и поднес к губам, чтобы поцеловать, ни одному человеку в зале не пришло бы в голову, что это встреча отца с дочерью. Оставалось только гадать, как он узнал меня, ведь мы виделись всего один раз. Возможно, это зов крови, который нельзя обмануть? Или дело не в отцовском инстинкте, а в проницательности и хорошей памяти?

Гонсало похудел и поседел, но держался, как и прежде, с достоинством и уверенностью. Оркестр заиграл «Те зеленые глаза», и он пригласил меня на танец.

— Ты не представляешь, как я рад снова тебя видеть, — сказал он, и тон его показался мне искренним.

— Я тоже, — солгала я, слишком потрясенная столь неожиданной встречей, чтобы понять свои чувства.

— Значит, теперь у тебя другое имя, другая фамилия, и ты гражданка Марокко. Полагаю, ты не станешь рассказывать, с чем связаны эти изменения?

— Нет, думаю, не стоит. К тому же вам вряд ли будут интересны мои дела.

— Понятно; только прошу тебя, обращайся ко мне на ты.

— Как скажешь. Может быть, ты хочешь, чтобы я называла тебя папой? — с некоторой иронией спросила я.

— Вовсе не обязательно. Можно просто «Гонсало».

— Хорошо. Что ж, как у тебя дела, Гонсало? Если честно, я думала, ты погиб во время войны.

— Как видишь, я жив. Это очень длинная и совсем не праздничная история, чтобы рассказывать ее в новогоднюю ночь. Лучше скажи, как дела у мамы.

— Все хорошо. Она сейчас живет в Марокко, у нас ателье в Тетуане.

— Значит, вы все-таки послушались моего совета и вовремя уехали из Испании?

— Более или менее. Это тоже довольно длинная история.

— Что ж, возможно, ты мне расскажешь ее как-нибудь в другой раз. Мы могли бы встретиться с тобой, чтобы поговорить. Давай я приглашу тебя пообедать? — предложил Гонсало.

— Боюсь, не получится. Я почти никуда не выхожу, у меня слишком много работы. А сюда пришла, поддавшись на уговоры своих клиенток. Я и подумать не могла, что они неспроста проявили такую настойчивость. Но, как вижу, за этим любезным приглашением стоит нечто большее. Они сделали это по твоей просьбе, не так ли?

Гонсало не ответил ни «да», ни «нет», но подтверждение моих слов повисло в воздухе, смешавшись с аккордами болеро.

— Марита, невеста моего сына, хорошая девушка: добрая и восторженная, хотя и не слишком сообразительная. Как бы то ни было, я ею доволен: она единственная, кому удалось наконец остепенить балбеса Карлоса, твоего брата, и через пару месяцев они пойдут под венец.

Мы оба кинули взгляд на Мариту. В тот момент она шушукалась со своей сестрой Тете, и обе они, одетые в платья из ателье «У Харис», не спускали с нас глаз. Натянуто улыбнувшись, я подумала, что следует держать ухо востро со своими клиентками, которые, как сирены своим пением, заманили меня сюда в этот грустный последний вечер уходящего года.

Отец между тем продолжал говорить:

— Я трижды видел тебя этой осенью. В первый раз — когда ты вышла из такси и направилась в «Эмбасси»: я гулял со своей собакой метрах в пятидесяти оттуда, но ты меня не заметила.

— Да, я действительно тебя не заметила. Я почти всегда тороплюсь и мало смотрю по сторонам.

— Мне показалось, что это ты, но я видел тебя всего несколько секунд и подумал, что, возможно, ошибся. Второй раз я встретил тебя в субботу утром в музее «Прадо» — я люблю иногда там бывать. Я шел за тобой, держась поодаль, пока ты ходила по залам, все еще сомневаясь, что это действительно ты. Потом ты направилась в гардероб, забрала оттуда папку и уселась рисовать перед портретом Изабеллы Португальской работы Тициана. Я устроился в другом углу того же зала и оттуда наблюдал за тобой, пока ты не стала собирать вещи. Тогда я ушел, убедившись, что не ошибся. Это была ты, только очень изменившаяся: более зрелая, более уверенная и элегантная, но, несомненно, та самая девушка, моя дочь, с которой я познакомился накануне войны, походившая тогда на испуганного мышонка.

Мне не хотелось, чтобы отец углублялся в лирические воспоминания, и я поспешила спросить:

— А в третий раз?

— Всего пару недель назад. Ты шла по улице Веласкеса, а я ехал на машине с Маритой: мы обедали у наших друзей, Карлос тогда был занят. Мы оба тебя заметили, и, к моему огромному удивлению, Марита сказала, что ты ее новая модистка, приехала из Марокко и тебя зовут Харис — фамилию я не запомнил.

— Агорик. На самом деле это моя настоящая фамилия, только записанная наоборот. Кирога — Агорик.