— Казимир, это возмутительно, я уже третий раз звоню!

— И вам доброго утра, — поприветствовал он. — Я перепутал ваш звонок с будильником. Очень кстати, так что весьма благодарен.

Она подпрыгнула со своего места.

— Благодарны?! — голос женщины непривычно звенел. Коротко-стриженные волосы были всклокочены. Поймав его непонимающий взгляд Мария нервно начала мерить шагами свой кабинет:

— Дэ Руж задержана по распоряжению Алькова мудрецов! — она приблизилась к голограмме. — Будь я проклята, если это не через то письмо о котором мы ее просили.

Через десятки сотен километров от нее в своем домашнем кабинете стоял префект Аллота Казимир Руф. Голограмма Марии застыла перед ним и говорила странные вещи:

— Это перешло уже все границы. Вместо того чтобы прекратить этот глупый эксперимент, они просто… с ума посходили… старые маразматики, — она развела руками и шумно выдохнула, не в силах найти подходящих слов.

Сев за свой стол префект Руф запустил на компьютере имперскую базу данных. Пропустив информацию об Аллоте, он быстро нашел то, о чем говорила префект Волковски. В центральной базе действительно было выделено красным открытое письмо Алькова мудрецов, адресованное префектам Сакской империи, а также всем правоохранительными органам. Суть сводилась к следующему: поддержать эксперимент, проследить и пресечь возможные волнения гражданских масс. А еще, применить к Клэр дэ Руж превентивные меры за превышение должностных полномочий в ходе подготовки эксперимента.

— Альков должен был этот эксперимент остановить, — Мария начала мерить его кабинет шагами, — а не поддержать, я не понимаю что происходит!

— Мы можем написать запрос, — нахмурился Руф, — как вариант, написать прошение, чтобы ее освободили.

— А кто подпишет?! — она возмущенно посмотрела на него.

— Ты да я, может еще кто подключится. Префектур много, — прошептал Казимир, — префектов еще больше. Можем обратиться к тем что уже сложили обязанности, если действующие нас не поддержат.

Мария наконец остановилась и, сложив руки под грудью, встревоженно на него посмотрела.

— Я боюсь, Казимир, — честно призналась она, — дэ Руж подписала письмо сама. Значит ли это, что если вклинимся мы, нас тоже за что-то да задержат?

Казимир не знал что ей сказать.

— По идее, повлиять на всех не смогут, — наконец ответил он, — а вот как оно будет на практике, только время покажет.

* * *

Щель в дверном проеме давала мало обзора. И все же Вито старался смотреть. Отец и Кэйт Свон были расположены спиной к нему. Ирраиль стоял, а Кэйт сидел, крепко вцепившись в подлокотник. Рядом, на низком столике, стоял стакан использованными инструментами. Тонкие стальные ручки были увенчаны диковинными навершиями. Одни с лезвиями, другие — длинными изогнутыми иглами. Там же лежал кожаный пенал с кучей всевозможных наконечников, топорщащихся из него острыми кончиками. Когда мастер брал очередной из них и завинчивал на стальную рукоятку, можно было заметить разницу. Иглы напоминали различные крючки, а порой вообще спирали. А потом он прикасался ими к голове Свона, водил ими, забираясь под кожу.

Тогда костяшки Кэйта белели от перенапряжения, столь сильно он стискивал деревянные ручки кресла.

Наверное, это было больно.

Увы, Вито все еще не знал что такое боль. Он мог описать общее понятие, загруженное в голову, рассказать о дискомфорте, который создают грубые швы его одежды, стесненность мочевого, когда хочется в туалет, или то как натягивается кожа на голове, если водить расческой по спутанным волосам. Он мог описать острое ощущение от прокушенной щеки, потому что уже успел прокусить ее. Но он не мог понять как это, чувствовать стальное лезвие вспарывающее кожу на голове, или ощущать те тонкие иглы, которыми мастер забирался глубоко под кожу.

Кэйт Свон тоже не распространялся о своих ощущениях, не говорил и не комментировал. В узкую щель, Вито лишь наблюдал побелевшие костяшки его пальцев, крепко сжатый подлокотник кресла. Иногда подрагивающее колено.

Отец тоже молчал, иногда сопел, иногда причмокивал и постоянно хмурился, обходя своего пациента то с одной стороны, то с другой стороны. Порой он пригибался, словно искал ракурс, щурился одним глазом, примерялся. А потом вооружившись скальпелем и крючком вытаскивал тонкую нить очередного датчика. Он выуживал их один за другим, медленно и всегда с одинаковой скоростью.

А еще у крови был запах, а Вито этого, оказывается, даже не знал.

Тонкие алые струйки текли по коже Кэйта, по затылку, и уху, обрамляя его жирной блестящей линией. Стекали по шее и впитывались в небрежно накинутое на плечи Свона белоснежное полотенце. Ирраиль периодически откладывал инструменты и брал иглу и просто зашивал, то что уже успел разрезать и обработать. Клеил пластыри поверх швов, превращая голову своего пациента в дикое подобие футбольного мяча. Кровь все равно текла, а человек вздрагивал, под очередным движением скальпеля или иглы.

— Так не пойдет, — неожиданно донесся голос Ирраиля. Вито вздрогнул и на миг отшатнулся от двери. Свон молчал. Мастер обошел его и склонился, заглядывая ему в лицо. Увы, Лаен не видел, то что наблюдал мастер. — Ты слишком напряжен, парень. Абстрагируйся. Жизнь прекрасна, думай об этом.

— Сложно… — глухо отозвался Кэйт приподнимая голову.

Старик помрачнел.

— Ты попросил моей помощи, значит обязан сделать все возможное, чтобы её получить. Сейчас ты перестаёшь думать о том что я делаю и начинаешь говорить: спокойно, и с интонацией. А я слушаю твой монолог и продолжаю предоставлять свою услугу… — Ирраиль больше не советовал, он ставил условие. — Ты понял меня?

— Я могу думать только о деле… — прошептал Кэйт. — Но я не могу этим делится.

— Я снимаю с тебя сдерживающую систему, если ты не заметил, — проворчал Ирраиль, приподнимаясь. Вытянув из стакана уже использованный ранее скальпель, он опять обошел Свона и стал позади него. — Это прямой путь к переработке. Все остальное лишь элементы, усложняющие уголовное дело. А его обязательно заведут, когда нарушение станет явным. Не дергай головой, резать буду.

Кэйт Свон на миг прикрыл глаза и судорожно выдохнул, стараясь абстрагироваться. Он чувствовал как Ирраиль делает очередной разрез, как растягивает кожу на голове своими пальцами, а потом начинает ввинчивать свой треклятый инструмент в кость.

Увы, пришлось признать, что старик абсолютно прав. Они оба были в одной лодке сейчас. А потому играть в осторожность было глупо.

— Мне кажется, все началось пятнадцать лет назад. — Неуверенно начал Кэйт. От ощущения перехватывало дыхание. И это нисколько не было похоже на ремонт зубов.

— Продолжай. Не останавливайся, — велел мастер, нащупывая кончиком зонда полукруглую головку датчика.

— Отправная точка — архивная запись об переработке семьи Соболевски в связи с несчастным случаем, — сглотнул Кэйт, — Маркус, Фердинанд и Теодор Соболевски. В это же время умирает император Сатоир и Совет полисов объявляет его наследником прямого генетической потомка, Фердинанда… Префект дэ Руж при загадочных обстоятельствах теряет руку а спустя месяц утверждает на должность директора Высшей Леополиской Академии созданного по госзаказу человека Маркуса Соболевски и закрепляет за ним пожизненное владение маской… Вот только это не новый человек, это все тот же официально погибший Маркус и судя по общей картине его младший брат Фердинанд сейчас во главе Сакской империи… А их третий брат Теодор, похоже никто иной как ГМО Тарис Лаен… Это объясняет интерес к нему Императора, но это не даёт понимания, почему люди Маркуса хотели его устранить. И я не могу понять многого в части, что касается Тариса. Что то не так с его ошейником и это прямо связано с тем обстоятельством, что его модифицировали… И почему он оказался в детдоме при двух братьях? Разве только его не спрятали третьи лица от них. Кто-то ещё замешан… Может ли быть такое что дэ Руж утратила руку в наказание за помощь Теодору? Но тогда, она бы знала что он жив. Не подходит. Дело было не так… Может… Её подставили? А она, как результат отомстила, помогая Маркусу?