И вдруг звонок… От Кати. Я на громкую.

– Даш, я ничего не понимаю! У меня молоко пошло. Просыпаюсь, а рубашка вся мокрая.

Я только и смогла ей сказать:

– Жди, сейчас приедем. Катюш, все очень хорошо. Ни о чем не волнуйся!

И мы все было в больницу собрались ехать, но тут в ноги через кошачий лаз в двери Дымок кувыркнулся:

– Мяу-кошмарус! Туся еле лапы унесла-ау из норки у мяка-завода. Там зверюга вредный объявился. Он из голо-вы-у пау-мять вые-дает о хорошей еде. Она забы-ула даже, как я ей головку-у сыра из кухни перетаска-ул. Мря-мя-мяур!

– Поезжайте, дети. Незачем зазря кормящую мать ждать заставлять. Мы с Анастасией останемся. И с Тусей, и с котусей поговорим, – отправила нас Дерема.

Все это время Семен, Анна и дед Василий недоумевали, о чем это мы с котом разговариваем. Я коротко им пересказала. И поняла, что Земта, Дерема и Анастасия тоже кошачий язык понимают, а значит и не только кошачий… Оглянулась на них, покидая дом. И у Анастасии, и у Деремы был одинаково встревоженный вид. Дерема крикнула мне вслед:

– Дочка, ты теперь наша сестра Духовея. После больницы съездим-ка с Мишель на зверя вредного взглянуть…

Я задумалась, не зная, что ответить. И услышала из собачей будки соседей испуганный лай их собаки Моти:

– Караул, помогите, спасите! В доме квартирант завелся! Эй-эй-эй, копыта от меня убери!

Пришлось задержаться и поспешить на помощь. Когда мы оказались у калитки Иркнайдигусей, Мотя, блаженно потягиваясь, вылезала из своей будки. Увидя целую делегацию, взволнованно взирающую на неё, собака нерешительно тявкнула, оглянувшись на хозяйские окна:

– Гаву, гаву, так – этих знаю. Гавы-гавы, на незнакомых – рыкаву. У меня сегодня овсянка с тушенкой, надо отрабатывать, – Мотя залилась сердитым звонким лаем, рвясь на нас и бренчя цепью.

– Ры-ры-тык, – фыркнула на брехунью Дерема. Смешно, но та резко заткнулась.

Я понимала о чем они тихонько перелаиваются, но вступить в разговор, конечно, не могла.

Оказывается, Мотя проснулась в будке и неописуемо испугалась из-за того, что кто-то осторожно лазил по ее спинке. То был зверь невиданный. На кролика похож – пушистый, белый, хвост мячиком, уши длинные, как ремни. И в ушах глаза горят – фиолетовые, яркие фонарики. Шесть лапок с раздвоенными свиными копытцами. Рот на животе. Язык из него вылетает длинный-предлинный, на веревку похож, да еще липкую. Зовут Фиф.

Разговаривает, трепеща антенками – усами, что растут под мордой. Питается блохами и другими мелкими паразитами. Они быстро с Мотей подружились, потому что Фиф выел блох и с неё, и с подстилки. Обещал еще через недельку заглянуть. Поскакал другим мехоимеющим свои услуги навязывать. А я между тем подумала, ведь Ангелы просто так никого в Кряжник не заточали… Значит эти «совершенные» были блохастыми?!

– Гав! Это так себе новость, – услышали мы сзади.

Большой дворовой пес, коричневый с белыми и черными пятнами, переминался за забором. Он был не против компании. Мотя обиженно зарычала на него:

– Как это, так себе новость?! У тебя, что, бомжара, получше есть??

– Не бомжара, а Болт теперь. Я при автосервисе охранником притерся. В ночь. Днем лафа, график свободный и кормят каждый день. Главное – мыться не заставляют. Гав-гав, пробегал утром мимо Пантелеевых, их сучка – Кусачка такого набрехала! Она летающего оленя видела. К лесу спешил. Рога на голове крутятся и ноги в разные стороны вращаются…

Мотя звонко тявкнула и брякнулась на спину:

– Ой смешно, ржач-перержач. Это она вертолет пожарников за оленя приняла. Опять дурь-травы нажралась!

На нашу возню вышли и хозяева – Мария со старшим сыном. Пришлось ей рассказать, что во двор к ним неизвестный зверь из Кряжника прискакивал. Она встревожилась и пошла звонить мужу – он по делам в город уехал.

– Чувствую, нам еще долго с наследством Ангелов придется разбираться, – печально озвучила наше молчание Мишель по дороге в больницу.

И даже там, когда мы выходили из машины, меня застолбило громкое куриное кудахтанье:

– Пеструха, смотри, высиженных Илушей человечьих птенцов потащили. А Острокоготь наш сегодня Белуну во дворе заклевал, к себе не подпускает. Орал, что ее чужой петух потоптал. У неё, представляешь, яйца, что кубики розовые пошли. Ах, вот он, красавец мой! Побежала утешать. Перышки ему приглажу, глядишь, и его курочкой пригреюсь. И вообще, Пеструха, помяни мое слово – прочь отсюда на юг улетать надо! Шорохи-тени с топорами по углам прячутся!!

Тогда я знобко поежилась, но и представить себе не могла, насколько тревожнее, сложнее и опасней станет моя жизнь. Мудрая Дерема мне потом не раз повторяла, утешая:

– Знать, судьба у тебя такая, и совесть бросить нас не позволит. Ты не как мы, Чудари. Блаженнной ты была всегда, только не знала об этом. Таких людей с чистой и доброй душой Бог посылает в мир, чтоб через них слышать о бедах и нуждах своих созданий. Когда Господь вдыхал жизнь во все сущее, что нас окружает, его святое дыхание вложило души не только в людей, но и в растения, животных, камни, воду, воздух, да и в саму землю…

Просто у всех свой жизненный поток!