Как в этом контексте Альфред Нобель смотрел на свое собственное изобретение, об этом он не упоминает. Бездымный порох, созданное им взрывчатое вещество исключительно военного назначения, по-прежнему оставался коммерческой тайной. В Севране химик Ференбах не покладая рук трудился над последними деталями. Работать над этой идеей Альфред Нобель начал еще в 1879 году, собственно говоря, он размышлял о смешении нитроглицерина с порохом с тех пор, как начал работать с взрывчатыми веществами в 1863 году. Однако процесс затянулся, и на этот раз он решил быть особенно аккуратным – и в окончательной доводке продукта, и при подаче заявки на патент. Однако в июле 1885 года Альфред не смог удержаться, чтобы не возбудить ожидания у одного из немногих посвященных, британского профессора химии Фредрика Абеля. «Могу по секрету сообщить Вам, что вскоре смогу предложить Вам взрывчатое вещество для гранат, мощь и надежность которого станет для Вас неожиданностью. Это не жидкость»67.

Возможно, он представлял себе бездымный порох как еще один шаг в правильном направлении эволюции оружия, который, согласно философии Берты фон Зутнер, вдохновленной идеями Дарвина, положит конец войнам? Или же он делал различия между идеальным положением дел и суровой реальностью? Или просто был непоследователен… Как бы то ни было, в тот раз большая война в Европе так и не разразилась. Мир перевел дух, а Альфред Нобель мог спокойно оттачивать свое новое подрывное средство. Однако на его небосклоне все же появлялись тревожные облачка. Летом 1885 года французский инженер, специалист по взрывчатым веществам, разработал конкурирующий продукт68.

Поль Вьель работал в государственной пороховой компании Service des Poudres et Salpêtres, завод и стрельбище которой находились в нескольких километрах от лаборатории Альфреда в Севране. Уже год Вьель проводил в парижской лаборатории компании эксперименты с новым видом пороха, также бездымного. Как и Альфред Нобель, он применял нитроцеллюлозу, но без примеси нитроглицерина.

В конце 1884 года Поль Вьель достиг первых практических результатов. Теперь его порох готов был к испытанию в ружьях. В течение 1885 года Вьель под завесой большой таинственности перенес свою работу в Севран. Там подготовили новую лабораторию69. Один из них первым выйдет на мировой рынок с новой сенсацией в военном деле, бездымным порохом. Альфреду Нобелю следовало торопиться, очень торопиться. Вопрос в том, знал ли он об этом.

До свободного творческого существования, о котором он так мечтал, оставался всего один шаг. Скоро пройдет слияние динамитных компаний. Для этого требовалось немного: высвободить из нефтяной компании в Санкт-Петербурге те средства, которые были ему необходимы для осуществления сделки. Альфред продолжал помогать Людвигу, и теперь более половины его состояния, не менее 9,5 млн франков, было вложено в предприятие в Баку.

Но в конце 1885 года мировые цены на нефть начали резко падать в результате перепроизводства. Пошли разговоры о кризисе в нефтяной отрасли. Вскоре до европейских бирж дошли слухи, что Товарищество нефтяного производства братьев Нобель заморозило выплаты. Все опасались, что компания стоит на грани краха.

Замечал ли сам Альфред Нобель многочисленные противоречия в самом себе? С одной стороны, он мог мечтать о «процветающем мире», одновременно направляя все свои силы на то, чтобы разработать наиболее эффективные боеприпасы для армий всего мира. Он ругал церковь и ее пасторов, «запугивающих нас», однако сделал большое пожертвование шведско-норвежскому приходу Св. Софии в Париже70. Он мог осуждать бесконечные займы Людвига, упорно отказывать ему в финансовой поддержке, чтобы тут же дать больше, чем просил брат. В гневе запрещал Софи использовать его фамилию, но продолжал радостно писать Madame Sophie Nobel на конвертах писем, которые посылал ей.

Альфред Нобель всегда стремился принести пользу человечеству, но редко упускал случай расписаться в собственной никчемности.

Друзья отмечали, что 53-летний Альфред Нобель выглядел изнуренным, почти дряхлым. В бороде у него появились седые волосы, он ходил слегка сгорбившись, что еще больше подчеркивало его относительную низкорослость. За работой ему то и дело приходилось надевать на нос пенсне, и вполне вероятно, что уже тогда он обзавелся палкой, которую его племянники будут ассоциировать с его обликом. Одевался он без претензий, чаще всего носил обычный черный сюртук. Многие принимали его за рабочего, приодевшегося по особому случаю, а не за того состоятельнейшего крупного предпринимателя, каковым он являлся.

Во всем его облике чувствовался налет печали, серьезность во взгляде проницательных светлых глаз. В пожилом возрасте Альфред Нобель вовсе не обладал харизмой и притягательностью в салонных беседах. Напротив, при первом знакомстве он мог производить впечатление человека сурового, скованного и неразговорчивого. Но за этим фасадом таилась страстная увлеченность, настолько яростная, что он казался нервным и порывистым. Ему приписывают своеобразное яркое чувство юмора, которое он охотно заострял, доводя почти до сарказма.

В обществе, где он чувствовал себя комфортно и мог расслабиться, он сразу становился центром притяжения, легко переходя со шведского на французский, английский или немецкий, а иногда, хотя и редко, на русский. «Поболтать с ним часок было и наслаждением, и утомительным занятием, ибо приходилось все время быть начеку, поспевать за его неожиданными переходами и резкими парадоксами. Как ласточка, он легко перелетал от одной темы к другой, и от стремительного полета его мысли земной шар сжимался, расстояния сокращались до полной незначительности», – писал позднее об Альфреде Нобеле путешественник-исследователь Свен Хедин. «Беседовать с ним о мире и людях, об искусстве и жизни, о проблемах нашего времени и вечности было истинным наслаждением для души», – вспоминала Берта фон Зутнер71.

Других смущали его внезапные ассоциации. Инженер Хьюго Гамильтон нашел Альфреда Нобеля «гротескным оригиналом», к тому же «низкорослым и на редкость некрасивым». Гамильтон иногда ужинал в ресторане Hasselbacken с Нобелем и Нурденшёльдом. В своих мемуарах он рассказывает об одном случае, когда Альфред вдруг высказал идею, что надо создать специальные дома для самоубийц. Там люди, мечтающие покончить с собой, получили бы добросердечную помощь, вместо того чтобы «перерезать себе горло во всяких неприятных местах». У Нобеля всегда находились такие диковатые идеи, не самая обычная светская беседа, по мнению Гамильтона72.

Гости, которых Альфред приглашал к себе на авеню Малакофф, бывали потрясены предусмотрительностью и великолепием. Еще долго они вспоминали роскошные ужины у Нобеля с изысканными винами и свежими экзотическими фруктами из Африки, названий которых большинство приглашенных никогда раньше не слышали. Но сам он жил просто и часто соблюдал диету. От избытка вина у него обострялся катар желудка, так что он довольствовался несколькими каплями в бокале с водой. Судя по кассовым книгам, он совсем отказался от сигар, так часто фигурировавших в них ранее, но покупка сигарет и мундштуков выдает: курить он не бросил73.