В 1885 году вся Франция включилась в восхваление химика Луи Пастера, эти дифирамбы, напрямую связанные с научными заслугами, пришлись по вкусу Альфреду Нобелю. Луи Пастер вписал новую страницу в историю медицины, открыв в 1878 году роль микроорганизмов в распространении инфекционных заболеваний. Теперь он разработал действующую вакцину против бешенства и спас жизнь двум зараженным французским мальчикам. Пастера встречали бурными овациями, когда он представлял свою вакцину на заседании Французской академии. «Одно из величайших достижений в медицине», – заявил президент академии. «Пастера воспринимали почти как волшебника – в последние годы жизни он стал самым прославленным ученым в мире», – пишет Нильс Удденберг в своей книге по истории медицины55.

В конце мая 1885 года в возрасте восьмидесяти трех лет скончался национальный идол Виктор Гюго. Писатель удостоился государственных похорон. Катафалк с его украшенным гробом выставили для прощания под Триумфальной аркой, в честь писателя был дан императорский салют. Когда его прах везли к месту последнего пристанища, траурную процессию сопровождали два миллиона человек. Это соответствовало всему населению тогдашнего Парижа.

Впрочем, Альфред Нобель скептически относился к дорогостоящим чествованиям умерших, «которые ничего не чувствуют». Сам он считал, что слава и деньги должны доставаться живым, тем, кто продолжает приносить пользу человечеству. Лично он послал писателю поздравительную телеграмму в связи с днем рождения в феврале того же года, когда тот был жив. «Многая лета великому Мастеру и еще долгие годы удивлять мир и распространять свои величественные мысли о бесконечной любви к ближнему», – написал Альфред в телеграмме.

Из-за деловой поездки Альфред не смог присутствовать на грандиозных похоронах Гюго. Он отправил письмо с соболезнованиями Жюльетте Друэ, в котором глубоко сожалел, что не смог присоединиться к чествованию. «Но в своем одиночестве понимаю и разделяю скорбь семьи, особенно Вашу и мадемуазель Жанны Гюго [внучка писателя], поскольку женское сердце покрыто двойной вуалью скорби»56.

* * *

В свои пятьдесят Альфред Нобель сохранил юношескую любознательность и страсть к открытиям. Он хотел добиться большего и лучшего, но дела и бюрократия, связанные с его многочисленными компаниями, отнимали уйму времени. Изобретатель буквально заболевал от беспокойства и тревоги, когда ему не удавалось побыть в лаборатории, работая над бездымным порохом. В голове скопилось и множество других идей, за которые он мечтал взяться. В последнее время он набросал первые эскизы к «аппарату для обезболивания при помощи эфира и хлороформа» и «основательно» размышлял по поводу нового «дезинфицирующего средства мощного действия»57.

Компаньон Поль Барб продолжал настаивать на слиянии всех динамитных компаний. Отношения между партнерами в последние годы стали весьма прохладными, однако идея Барба создать Нобелевский трест, мультинациональный концерн, все больше привлекала Альфреда Нобеля. Только благодаря этому он мог бы высвободить время для своих экспериментов и только так удалось бы избежать конкуренции между компаниями, доводящими одна другую до разорения.

Весной 1884 года Альфред Нобель пригласил руководство динамитных компаний к себе на авеню Малакофф для консультаций и переговоров о создании единого холдинга. Объединенная компания будет развиваться со скоростью улитки, если верить задерганному Альфреду Нобелю, желавшему только одного: удалиться от «собраний акционеров и прочего вздора», освободиться от всего, связанного с директорскими обязанностями. «Во мне нет ни капли коммерческого дара, да я никогда и не делал вид, что он у меня есть», – писал он одному из представителей британской компании. Председателем треста сам он становиться не намерен, об этом Альфред заявил еще на этапе заключения первого предварительного соглашения. Когда объединение состоится, он будет «настаивать на годичной свободе от всякого рода коммерческих решений, поскольку намерен посвятить время исключительно техническим и научным вопросам. В таких обстоятельствах я склонен думать, что куда более уместно было бы предложить этот пост отцу Гамлета»58.

Творческая свобода, долгое время представлявшаяся лишь миражом, теперь казалась достижимой. Альфред понимал, что кое-кто может неверно истолковать его решение. Другу в Стокгольм он писал: «Когда я говорю, что мечтаю жить на ренту, как старая дева, то должен добавить, что я не намерен проводить время праздно, лишь предпочту научную область производственной».

Однако существовало одно препятствие. Он не только взял деньги взаймы, но и продал немалое количество акций динамитных компаний по время операции по спасению Товарищества нефтяного производства братьев Нобель. Сейчас ему очень пригодились бы эти деньги, но их по-прежнему было трудно высвободить. Его вложения в нефтяные акции в два раза превышали вложения в динамитные. В некоторых динамитных компаниях ему принадлежало не более двух-трех процентов акций59.

* * *

Если в профессиональном плане Альфред Нобель приблизился к тому, чтобы реализовать мечту всей своей жизни, то в личных делах все обстояло ровно наоборот. Отношения на расстоянии с Софи Хесс в последний год вышли из-под контроля. По крайней мере так их воспринимал Альфред. Об экстравагантной жизни Софи на курортах ходили слухи, и Альфреду начало казаться, что люди посмеиваются у него за спиной. Теперь он горько сожалел, что отчасти сам способствовал тому, чтобы она стала использовать его фамилию. Софи никогда не станет «госпожой Нобель», как он иногда писал на конверте. Она скомпрометировала его и очернила его имя.

Летом 1884 года Альфред уже не называл себя ее «медведем». Из писем исчезло слово «любимая», а следующей весной он отказался от аренды ее квартиры в Париже, поскольку она все равно там не появлялась. Впрочем, это не означало, что он уклонялся от ответственности. И в светлые моменты по-прежнему бывал добр и внимателен, называл ее «дорогая моя голубка». Когда Софи понадобился горный воздух, он снял для нее дом в Южном Тироле, а затем приобрел другой в австрийском Бад-Ишле. О ее здоровье он очень заботился.

Но в основном Альфред был теперь язвителен и мрачен, порой откровенно злобен. Из писем осени 1884 года очевидно, что до него дошли слухи и что он чувствует себя оскорбленным. Подозрения, ранее высказанные лишь намеками, теперь проговариваются напрямую. Он предупреждает Софи. После «всех этих шашней с разными кавалерами» она ступила на скользкую дорожку. «Мне искренне жаль, что Ты этого не понимаешь, но с Твоим мозгом ничего не поделаешь», – выразил он свое разочарование в письме от сентября 1884 года. В следующем письме он уверен, что она в очередной раз «нашла кого-то, кто скрашивает Твое одиночество… и дает тебе новый повод скомпрометировать меня». Оскорбленный, он бегал по Парижу, делая покупки по ее списку – дорогие вина, пальто, платья, перчатки, кружева и вуаль. Порой он сам не знал, на какой из ее курортов отправлять посылки. Как и бесконечные чеки – то на 1500 гульденов, то на 2500 франков.

Расточительство вызывало у него отвращение. Ведь они договорились, что она употребит его деньги и свое время на образование. Но прошло уже семь лет, а Софи нисколько не продвинулась в обучении. Она не работала, не читала, не писала и не думала. В письмах Альфред не скупится на колкости. К примеру, он мог написать, что даже собака Белла умнее, ей положена медаль за то, что она осваивает французский быстрее своей хозяйки. Он называл Софи «взрослым младенцем», лишенным такта и понимания. Порой он писал ей, что ее необразованность и примитивность унижают его.