Альфред много размышлял о возникновении и смысле жизни. Однажды к нему обратился Эмиль Флюгаре, пастор шведского прихода Св. Софии, с просьбой помочь земляку, оказавшемуся в Париже в трудном положении. Альфред, высоко ценивший пастора Флюгаре, удвоил запрошенную сумму. К тому же он воспользовался возможностью в ответном письме изложить кое-какие мысли из области, близкой пастору.

* * *

Зимой в морозы Альфред боролся с заболеваниями верхних дыхательных путей. Ранним утром он либо садился на поезд, либо укрывался двойными, подбитыми мехом покрывалами и отправлялся в Севранскую лабораторию в своей коляске, запряженной двумя черными русскими жеребцами. Поздним вечером он тем же путем возвращался обратно. Совместно с Жоржем Ференбахом он продолжал совершенствовать – методом проб и ошибок – бездымный порох. Методом проб и ошибок – самое подходящее выражение. Ни о какой научной деятельности речи не шло, была лишь серия «приемов опытного ремесленника». Историк науки Сеймур Маускопф, подвергший пристальному изучению эксперименты Нобеля и Ференбаха, называет их «творческими ремесленниками» и считает, что успех объясняется лишь «феноменальной интуицией» Нобеля на то, что может сработать75.

Терпения тоже оказалось предостаточно. Прошел еще год, прежде чем они достигли результатов, которые, как счел Альфред Нобель, можно было представить миру. За это время француз Поль Вьель уже продемонстрировал французской армии свой конкурирующий бездымный порох – Poudre B.

Однако кто завоюет мировой рынок? Вопрос оставался открытым. Альфред Нобель возлагал большие надежды на британских профессоров Фредрика Абеля и Джеймса Дьюара. Они могли бы придать его лабораторным экспериментам столь необходимый ему научный блеск и помочь выйти на рынок. Он постоянно сообщал им о ходе своей работы76.

Дни проходили под звяканье реторт и гудение пламени в спиртовке. От нитроглицерина у Альфреда постоянно болела голова, иногда он работал, обмотав голову холодной повязкой. Когда он возвращался в Париж, находил двадцать-тридцать писем, ждавших ответа. Его так называемый досуг проходил в эпистолярных баталиях по поводу дел его предприятий, что никак не способствовало здоровью. Альфред считал это настоящей пыткой. Динамитные компании все не переставали пререкаться из-за треста, который им всем вместе предстояло образовать77.

Ждали решения и проблемы с Софи. Чувствуя ответственность за нее, он продолжал надеяться. Что правда, а что – злонамеренная клевета? Его мучили сомнения. «Прошу тебя, не обманывай меня снова», – мог он написать ей, ругая ее за то, как грубо она обращается с прислугой. «Посмотри в своей… “Энциклопедии светской беседы” слово “гуманизм”!» Тем не менее он продолжал постоянно посылать ей купюры большого достоинства и выкупать ее заказы в Париже. Кассовая книга пополнялась такими записями: «Аренда, Тролль, 1400», «Троллю в письме, 3000», «Счет за вина, Тролль, 930», «Тролль, наличными 2600», «3 шляпки, 362», «Тролль сапфировые и бриллиантовые сережки, 2000». Порой контрасты становились разительными: «Перчатки Тролль 114», «перчатки себе 1,75».

Выплаты Софи – постоянно повторяющаяся позиция в кассовой книге Альфреда Нобеля. На нее приходилось около трети его личных расходов.

«Мне не хватает того, чего я никогда не имел и никогда уже, пожалуй, не обрету. Домашняя жизнь в кругу образованных, приличных и приятных мне людей», – горько сетовал он, когда чувствовал себя уязвленным. Но проходило совсем немного времени, и в письмах к Софи вновь звучала нежность и вновь упоминался «медведь». Быть последовательным Альфреду Нобелю не очень-то удавалось78.

Ко всему этому добавлялись тревоги по поводу дел Людвига. В начале 1886 года слухи о сложностях с выплатами, возникших у Товарищества Нефтяного производства братьев Нобель, достигли западноевропейских газет. До Альфреда доходило, что людей упреждали от того, чтобы давать кредиты ему – с указанием на его участие в нефтяной компании. И вновь Альфред потребовал показать ему бухгалтерию Людвига. На этот раз она его вполне успокоила. Похоже, Людвиг был прав, когда утверждал, что речь идет об особо злонамеренной клеветнической компании, вероятно инспирированной нефтяным конкурентом Ротшильдом79.

К творческой свободе, о которой так мечтал Альфред, пока так и не удалось приблизиться. Ему по-прежнему приходилось без конца мотаться по миру: на одной неделе он в Берлине, на другой – в Лондоне, на следующей – в Турине. Иногда он, по крайней мере в мыслях, оставлял «трижды проклятую» область производства взрывчатых веществ и начинал планировать проекты в совсем иных областях. Одной из самых интересных наук он считал медицину. Разве не потрясающе, как часто в нынешнем мире пересекаются медицина и химия?

Альфред пытался заинтересовать знакомого врача проектом научного сотрудничества, связанным с туберкулезом легких. Немецкому бактериологу Роберту Коху, главному конкуренту Луи Пастера, удалось четырьмя годами ранее выделить бактерию туберкулеза, но лекарства против этой смертельной болезни по-прежнему не существовало. Кох старался изо всех сил, подгоняемый успехами Пастера с его вакциной от бешенства. Но удача не улыбнулась ему. Только в 1921 году противотуберкулезная вакцина впервые будет опробована на людях.

Альфред Нобель считал, что стоило бы проверить, не может ли углекислый газ положительно воздействовать на туберкулез. Однако знакомый врач не пришел в восторг от этой идеи80. Альфред с нетерпением ждал, когда же наконец устроится дело с трестом и бездымным порохом. Тогда он посвятит все свои дни в Севранской лаборатории вдохновляющим исследованиям на стыке наук.

* * *