«В моем возрасте каждый чувствует потребность видеть рядом с собой человека, ради которого живешь и кого называешь любимым. Только от Тебя зависело стать таким человеком, однако Ты со своей стороны сделала все мыслимое, делающее такой союз невозможным», – писал он в минуту выяснения отношений60.

Нам неизвестно, что ответила на это Софи. Следующее сохранившееся ее письмо Альфреду датировано несколькими годами позднее, 1891 годом.

* * *

* * *

Альфреда угнетала неудача с Софи Хесс. В одном из писем к невестке Эдле он писал о своем разочаровании: «Какой контраст между нами. Ты, окруженная любовью, радостью, играми, пульсирующей жизнью, ты заботишься и окружена заботой, ласкаешь и получаешь ласки, будучи вполне довольна жизнью; я же, блуждающий по миру без руля и компаса, как бесполезное потерпевшее крушение судно, игрушка в руках судьбы, без светлых воспоминаний о прошлом, без фальшивых, но прекрасных иллюзорных мечтаний о будущем… без семьи, которая наша единственная грядущая жизнь после этой»62.

В конце июля 1885 года Альфреда Нобеля ждал еще один холодный душ. Он был так потрясен, что, по его собственным словам, несколько часов ездил в своем экипаже, чтобы успокоиться, прежде чем взяться за перо. К Софи Хесс он обратился с такими словами: «Будь со мной откровенна и дай мне подробное объяснение, как Ты представляешь себе свою новую жизнь». Письмо он закончил словами «Твой так быстро забытый Альфред».

В 1990-х, во время подготовки своего фильма, режиссер Вильгот Шёман отправился в Вену и встретился с Ольгой Бём (Böhm), внучкой Софи Хесс, которая показала ему ранее неизвестное недатированное письмо. В нем некий мужчина писал Софи Хесс о нежданной и очень мучительной встрече в поезде с Альфредом Нобелем. Альфред напрямую спросил отправителя письма о тех слухах, которые ходили о нем и Софи. Очевидно, любовнику пришлось сознаться. Этот разговор настолько потряс молодого человека, что он немедленно прервал отношения с Софи Хесс63.

Может быть, именно об этом эпизоде идет речь?

Тогда же Вильгот Шёман держал в руках семейную хронику, в которой утверждалось: сестра Софи Хесс рассказывала, что Софи «обманывала Альфреда Нобеля с каждым официантом». Что бы ни было причиной тогдашнего потрясения, оно вскоре привело Альфреда Нобеля к тому, чтобы нанять частного детектива. Ему хотелось узнать, вела ли Софи столь же раскрепощенный образ жизни в Париже, как на курортах и в Вене64.

Дешевые унижения, похоже, заставили Альфреда Нобеля еще сильнее тосковать по интеллектуальному общению. Альфред вспомнил о письме, полученном некоторое время назад от Берты фон Зутнер. Когда она и ее супруг Артур совсем оголодали, его родители смилостивились, так что чета смогла вернуться с Кавказа обратно в Австрию. В середине августа 1885 года Альфред находился в Вене, по-прежнему подавленный тем, что произошло у него с Софи. Он пытался разыскать Берту фон Зутнер, но выяснил, что она находится в фамильном имении Харманнсдорф. Туда он отправиться не решился. Вместо этого он написал ей письмо, показывающее, что память о ее книге «Инвентаризация души» все еще свежа:

Вопрос о мире остро стоял на повестке дня. В 1885 году из-за нового всплеска напряженности на Балканах по Европе распространился страх войны. Как и в прошлый раз, когда возникала подобная ситуация, в центре внимания опять оказалось стремление славян к объединению, и великие державы поспешно вооружались перед лицом возможных столкновений. Самые горячие чувства демонстрировали Россия и Великобритания, но в сложном и зыбком равновесии европейской политики существовал риск, что в дело окажется втянутым и последний тройной союз Бисмарка (Германия, Австро-Венгрия и Италия).

Об угрозе войны Альфред Нобель упоминал в письме к брату Людвигу, теперь уже в более спокойном тоне, вновь установившемся между ними. Он считал, что объявления войны можно ожидать со дня на день, и предвидел, что новая война, на пороге которой стояла Европа, станет более затяжной и будет иметь более тяжелые последствия, чем Франко-прусская война, которую он сам имел возможность наблюдать вблизи. «Наши мелкие интересы весьма пострадают, но кто заботится о бирже, когда кровоточит мировое сердце?» – спрашивал Альфред.

В рассуждениях Альфреда теперь отчетливо прослеживается новая интонация. В тот же день он написал деловому знакомому, что его мечты о будущем теперь в первую очередь связаны с отдыхом и миром. «Я все больше становлюсь философом. Чем больше я слышу грохот пушек, чем больше вижу потоки крови, когда грабеж узаконен и револьвер санкционирован, тем ярче и острее становится эта моя мечта». Несколько месяцев спустя он выразился еще яснее по поводу своего дипломатического видения будущего и написал, что более всего на свете желал бы «увидеть цветущий мир, распространяющийся по нашей взрывоопасной планете»66.