Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут один из драконов не выдержал и зарычал, агрессивно склоняя голову. Заревел, захлопал крыльями второй, третий. Драконы и драконицы в человеческом облике сжимали кулаки и кричали что-то обвиняющее, ненавидящее, шум нарастал, катился на нее, грозясь раздавить, — дочь дома Рудлог стала единственным олицетворением того зла, что причинили им, воплощением их врага, причиной гибели близких — и этот многоголосый вопль боли, отчаяния, страха и злости перекрыл даже грохот Драконьего пика.
Ангелина не отступила и не опустила голову, а спину держала так прямо, будто та была из стали. Она медленно обводила взглядом тех, кто готов был броситься на нее и не бросался из-за того, что явственно чувствовал силу Владыки от женщины Рудлог. Браслет не мог заставить их замолчать, но ледяной взгляд, бесстрашие и спокойствие маленькой женщины смогли. И через несколько минут крик затих — кто-то из бывших пленников, будто отдав все силы на эту ярость, повалился на землю, кто-то отступил.
— Я не враг вам, — сказала Ангелина громко и повелительно. Голос ее перекрыл грохот горы. — Я — ваша Владычица, а вы — мой народ. Мир изменился. Я пришла помочь вам и сделаю все для вашего спасения.
Драконы молчали, глядя на нее с отчуждением и яростью, с недоверием и болью. Встал рядом с ней подбежавший Энтери, встали драконы и драконицы Лонкары, Теранови и Дармоншира. Мелькнула огненная копна волос драконицы Огни — она бросила на Ангелину тяжелый взгляд, но все же заслонила ее от бывших пленников.
Позади Ангелины раздался шорох крыльев, и через несколько секунд на нее упала тень Нории.
«Мир изменился, — повторил он рокочуще, и слова его слышали даже те, кто был далеко. — Вы узнаете, как сильно, но сейчас не время долго говорить. Поговорим потом, когда последний дракон будет извлечен из горы. А сейчас слушайте мое Слово. Я разделяю вашу боль и сердце мое болит вместе с вашими. И сердце моей жены тоже болит. Нет никого, кого я бы почитал и любил больше этой женщины, и нет никого, кто бы сейчас делал больше для Песков и нашего народа. Ее слово — это мое слово, ее воля — моя воля. Она желает вам добра. Не отказывайте ей из-за вашей боли, братья и сестры».
Бывшие пленники опускали головы, отворачивались. В их глазах не стало больше тепла — там было и недоверие, и молчаливое несогласие, и злость, и усталость. Но противиться приказу Владыки они не могли — да и не было больше сил на ярость.
— Что с ним? — спросила Ани, поворачиваясь к маленькому дракону, над которым склонились и Нории, и Энтери, и Огни. Дракончик был с нее размером. Он не шевелился, но не выглядел мертвым — только ужасно истощенным, и у нее кольнуло сердце, и ладони стали ледяными. По нежному пуху на крыльях, по большой голове и коротким лапам понятно было, что это совсем малыш.
— Младенцы сами не могут войти в стазис — их в него отправляли матери, — объяснил Нории, и ей стало еще холоднее, стоило представить страх детей и бессилие матерей. — И выйти из него самостоятельно тоже не могут, нужны мать или Владыка. Я залечил его раны и сейчас выведу из стазиса и сразу усыплю, чтобы он не обернулся. Его будут поить кровью, пока состояние не стабилизируется, и только потом разбудят. Лучше бы материнское молоко, конечно, но мать мы еще не нашли. Дай боги, чтобы она была жива. — Он говорил и касался малыша крылом. Тот вдруг дернулся, запищал совсем по-щенячьи, жалобно, со всхлипами, закрутился на месте от боли, животик его заходил ходуном. Огни гладила его по шее, по щекам ее катились слезы. Мало что могло заставить Ангелину плакать, но сейчас и она закрыла глаза, чувствуя, как влажно становится под ресницами.
Владыка заурчал ласково, тихо, с перекатами, как набегающая волна, — и поскуливающий дракончик постепенно затих, задышал ровно, слабо, иногда подрагивая.
— Чем я могу помочь? — спросила Ани, когда Нории отодвинулся от малыша, допуская к нему Энтери.
— Нам нужно еще тепло, — проговорил он. — Но здесь только камни, кустарники и мох, — он повел рукой по берегу. — Попробуй заставить камень гореть, шари. Твой предок превращал их в лаву одним касанием.
Ангелина с сомнением подошла к крупному валуну выше нее ростом раза в три, приложила руку, закрыла глаза, чтобы разглядеть свою ауру и представить, как она нагревает камень. Твердая поверхность под ее рукой вдруг дрогнула и поплыла. Ани открыла глаза — камень, раскаленный в красноту, дымился, подрагивал и оседал, как тающее желе. От него пошел такой жар, что пришлось отступить из страха, что платье загорится прямо на ней.
Нории с благодарностью взглянул на нее, подтянул ветром к камню дракончика — тот тут же зашевелился, повернулся к источнику тепла животом.
Ангелина ходила от одного огромного валуна к другому, заставляя их плавиться. За это время она встретила и царицу Иппоталию, которая тепло обняла ее, согрела, придала сил, и бывшего придворного мага Инляндии Викторию — она суетилась среди других виталистов, — и огромного змея, который с нарочитой учтивостью, зажимая в лапе истошно блеющего барана, раскланялся с ней в воздухе. Вот это точно был Дармоншир.
Нории настоял, чтобы она выпила дармонширского молока и съела одну из лепешек, принесенных драконами Лонкары, — а затем опустился животом на землю и вытянул в сторону крыло. Ангелина привычно пошла по нему на спину супругу.
— Дух Воздуха, призванный на помощь Дармонширом, ушел подпитаться от небесных стихийных рек, — говорил он, пока они летели к горе, — а значит, спасение замедлится на те несколько часов, которые ему нужны для восстановления.
— Так вот кто это был, — пробормотала Ани, вспоминая гигантское существо, поднимающееся в небеса.
— С тобой я смогу еще несколько раз напитать витой тех, кто ждет в камне горы, и тех, кто заключен в вершину, которая перегородила реку, — продолжал Нории. — Это увеличит их шансы выжить. Мне нужен твой огонь, Ани-эна, и твоя сила, потому что моя на исходе.
Она молча погладила его по светлой шкуре — а затем прямо в полете перебралась ближе к шее, туда, где расстояние между гребнями было побольше, и распласталась на нем, обхватив руками, вжимаясь всем телом. Он вздрогнул и полетел быстрее.
И дальше,
