Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут и там дети обретали родителей, братья — сестер, жены — мужей. Слышались рыдания и проклятия, слова любви и ненависти, тихие рассказы о том, как изменился мир, кто сейчас жена Владыки. Нории, ловя изумленные взгляды, понимал, что для бывших пленников война была только вчера, а вероломство Седрика Рудлога — сегодня. И не спешил давить своей волей. Боль должна выйти, ненависть должна иссякнуть. Да и не до просвещения пока было.
Волшебница Виктория держала осколок горы, и ее фигурка с поднятыми руками смотрелась бы забавно, если бы Нории не видел, какие силы она тратит на удержание, сколь могущественна она и как ей тяжело. Сам Нории метался между горой и берегом — он прослушивал обвалы, указывая вернглассам, где рыть, вдыхал виту в тех драконов, которые были изломаны так, что их невозможно было нести к виталистам, ловил собратьев в падении, нырял за ними в воды озера. Силы таяли с каждым рывком, с каждым усилием — и он со страхом и надеждой ждал заката. Потому что с приходом темноты спасение замедлится — но к вечеру Ветери должен принести Ангелину, и он сможет брать ее огонь и не бояться рухнуть тут же, под гору.
Часть 2. Глава 5
Царица Иппоталия, Маль-Серена
Маленький огнедух, выбравшийся из открытой печи во дворе дворцовой кухни на Маль-Серене (царица любила мясо на углях), уже несколько часов метался по дворцу, спасаясь от преследования злых крикливых людей, хитрых и опасных магов и противных водяных духов, похожих на вырезанных из хрусталя стрекоз, крылья которых были куда бледнее и некрасивее его огненных.
Ему очень хотелось выполнить поручение и получить одобрение дочери Красного. А еще он был очень игрив, как все молодые духи, и радостно улепетывал от тех, кто стремился поймать его. Он понимал, что нельзя касаться людей, понимал, что нужно беречь стены и обстановку дворца от огня, но все же нечаянно оставил на них несколько подпалин, тут же затушенных крылатыми водяными духами. И знай о его нелегком пути Владычица Ангелина, она бы десять раз подумала, прежде чем отправить этого вестника царице.
Царица Иппоталия вышла из моря, только-только успокоившегося после недавних стихийных возмущений. Она, как и Нории, поняла, что стало причиной столь резкого смещения равновесия, почувствовала и момент, когда стихии вновь выровнялись, остановили пляску, будто нашли новую опору. И ей было очень жаль старого лиса Хань Ши. Она любила его за спокойствие и мудрость, хотя прекрасно знала, что Ши за свои интересы кому угодно запустят когти в горло.
Теперь только она и Бермонт остались из старого королевского совета. Ушли отец Демьяна Бо́йдан Бермонт и Ирина, и Луциус, и Гюнтер… и Демьян мог бы, если бы жена не отыграла его у смерти.
Мир поменялся, мир стоял на грани исчезновения, и пусть Маль-Серена принимала беженцев, отправляла помощь, помогала оружием и специалистами, Иппоталия чувствовала себя оторванной от жизни, уставшей и потяжелевшей. Ее дети были ее крыльями, воплощением ее любви, и ей не хватало их так, что она раз за разом уходила в море, чтобы забыть о потере, раствориться в нем.
Если бы не внуки, она бы и растворилась.
Еще бы раз родить свое дитя, покормить его грудью, напитать любовью. Это не вернет ей дочерей и не станет причиной меньшей любви к внукам. Это лишь немного залечит ей сердце, позволит дышать без боли и тоски.
Фрейлины, понимающие настроение царицы, молчали, лишь подали ей одежды. И новостей никаких не озвучивали — хотя были среди них и срочные, такие, как звонок и просьба королевы Василины. Минуты не сделают погоды, так пусть госпожа в тишине дойдет до своих покоев.
Печальна была царица, поднимаясь к павильону дворца — и тем неожиданней для нее стало увидеть, как в окнах замелькало огненное пятнышко, раздались окрики, характерный свист заклинаний-Ловушек. Пятнышко прожгло старинную дверь, которой было двенадцать веков, и выбралось на крыльцо, оказавшись огненной пташкой с разноцветным хохолком, сжимавшей в лапах небольшой запечатанный сосуд. Царица вскинула ладонь, заключая незваного гостя в тонкий водяной пузырь, и пташка заметалась внутри, с ужасом глядя на свою темницу и на окруживших её нимфедисов, маленьких водяных летунов.
— Я не обижу тебя, — пообещала Иппоталия, с улыбкой протягивая руку. — Отдай это мне, и я тебя отпущу. Ну-ну, — она махнула ладонью, отгоняя крылатых стражниц подальше, — не пугайте его. — И снова обратилась к духу. — От кого же ты из красных девочек, малыш? С кого мне спрашивать за дверь, вырезанную моей далекой прабабкой?
Огнедух покаянно опустил голову и уронил сосуд в ладонь царицы.
— Ладно, не бойся, — царица с любопытством срывала печать. — Твой след — это тоже история. И какая, — медленно проговорила она, прочитав письмо от Ангелины Валлерудиан.
Лицо ее разгладилось, засветилось надеждой и печалью. Не спасти уже ей своих детей, но можно спасти чужих.
Царица потребовала телефон и обнаружила на нем несколько звонков от Василины Рудлог. Она быстро переговорила с королевой, подтвердив, что получила послание от Ангелины, и затем набрала номер подруги еще прабабки Иппоталии, которая и для бабушки, и для мамы, и для всех женщин и мужчин дома Таласиос Эфимония была просто тетей.
— Тетя Таис, — проговорила царица в трубку. — Не хочу тебя отвлекать, но мне срочно нужно Зеркало в Милокардеры. Моя придворная волшебница не в силах сейчас его открыть, да и считать образ того, к кому мне нужно попасть, она не способна.
— Ты же знаешь, Талия, если моей девочке нужно, Таис придет днем и ночью. Когда не ушла в исследования с головой, — ответила ей волшебница и засмеялась теплым грудным смехом. — Жди меня. И покушай хорошо, моя хорошая, знаю я эти горы, ничего нет там съестного.
* * *
Единственный раз Виктория дрогнула, когда Драконий пик обсыпался с края, на который опирался осколок вершины.
Огромные скалы размером с трехэтажный дом и горы щебня с грохотом рушились в каких-то пятидесяти метрах от волшебницы, и Вики еле успела растянуть решетку, а сейчас
