— В Куяву, — ответил юноша радостно. — Меня мама послала.

— Не рано ли? — спросил Мрак. — На таком большой коне...

— Мне уже четырнадцать лет, — ответил юноша гордо.Поправился. — Весной будет...

Теперь уже всем было ясно, и почему бахвалился сам передсобой, швыряя в небо настоящую булаву, и почему не вылезает, несмотря на жару,из настоящих боевых доспехов, кои носят только взрослые.

А он быстро их оглядел, спросил с детским любопытством:

— А вы кто будете?

Гонта кивнул на Мрака:

— Это вон тот, кто царя спас из полона. А мы — его спутники.Приглашены на пир к царю.

У мальчишки загорелись глаза восторгом. На Мрака взглянул слюбовью и обожанием:

— Я слышал! Мы все слышали! Можно, я поеду до Куявы с вами?Еще два дня пути... Я буду вам коней сторожить, костер разводить.

Мрак засмеялся, мальчишка нравился:

— Да ты вроде больно благородных кровей! Вон у тебя доспехкакой. Стадо коров и табун коней отдать — и то не возьмут. Одна попона на твоемконе — целое богатство!

Витязь-ребенок сказал просительно:

— Да, моя мама... Но я приучен к любой работе! Не гнушаюсь.Настоящий воин должен делать все. А для Мрака и его друзей и вовсе не зазорно,а любо и радостно. Я и Хрюндю покормлю, только скажите, что она ест.

— Ого, даже знаешь как ее зовут? — удивился Мрак. — Как тебякличут, богатырь?

— Любоцвет, — ответил мальчишка нехотя. Он покраснел, краскасмущения залила щеки, лоб, опустилась на шею. — Мама так захотела... Разве этоимя для воина?

Под серебристым светом луны вдали проступала Лысая Гора. Тобыл холм, высокий, но округлый, с блестящей под луной и звездами вершиной, затысячи лет сглаженной ветрами и ливнями. Издали он походил на выпуклый щит, гдевместо блях и бронзовых заклепок блестели глыбы, отбеленные временем. То врозь,то кучами, они были развалинами древних храмов, ибо храм новому богу непременностроили на самых высоких горах или хотя бы холмах, всякий раз разрушая старыекапища.

Из земли торчали глыбы. Мрак различил странные знаки, еще нестертые дождями. Глыбы, изъеденные временем, смотрели вслед угрожающе. Нанекоторых сидели совы, желтые глаза неотрывно следили за проезжающимивсадниками. Доносились странные заунывные звуки.

Внезапно налетел ветер. На конях вздыбил гривы, людиухватились за шляпы, а на зловещий свист ветра, из холма ответили странныезаунывные голоса. Сперва тихие, потом путники различили отдаленный хохот,детский плач, женские стоны, крики караемых на горло. Луна скрылась за темноеоблако, а в наступившей тьме за камнями задвигались неясные, но зловещие тени.К людям потянулись крючковатые лапы.

Мелькнули и стали приближаться желтые огоньки. То ли волчьиглаза, то ли блуждающие огоньки, что сбивают путников с пути, уводят впропасти, в болота, ловчие ямы. Донесся низкий глухой звук, словно в ночилопнула гигантская тетива, а следом освобожденно зашуршали лапы огромногозверя. Люди вздрогнули, прогремел рык, за ним прозвучал низкий тоскливый вой, вкотором было мало звериного, словно выла сама ночь, вырвавшаяся из преисподней.

— Навьи, — казал кто-то.

Следом за спиной Мрака раздался самодовольный голос Ховраха:

— Дурень ты. Какие же это навьи? Навьи только клювомщелкают.

— Гм... А что ж там окромя мертвяков?

— Нежить, — объяснил Ховрах поблажливо. — Ни себе, ни людям.Их закопали без крады, вот и пакостят, злобятся на всех.

— Да уж, — пробормотал третий голос, явно молодого воина, —но как же краду, если в живых остается двое-трое, а все поле усеяно трупами?Надо бы как-то снисхождение иметь...

— Да боги рази понимают? Им свое отдай. А как — не их дело.И слушать не хотят про временные трудности.

К досаде Мрака и тихой радости остальных, луна наконецуползла за тучу. А та нагло разрасталась, глотая звезды, и надежды, чтовыберется до утра, не осталось. А в полной тьме ехать — себе на погибель.

Костер сделали скудный, во тьме собирать ветки трудно,наскоро поужинали и тут же улеглись, обошлись даже без обычных ленивыхразговоров у костра.

На рассвете, когда люди поднимались, продрогшие от утреннегохолода, Мрак обратил внимание на очень серьезный вид Ховраха. Был тот задумчив,а когда все выехали на дорогу, объяснил торжественно:

— Было мне видение... Поднялась из глубин земли огромнаяфигура в белом. Седые волосы лежат на плечах, глаза блещут как звезды, а начеле его высоком печать великой мудрости и знания. Посмотрел так скорбно наменя, и рек: Ховрах, ты едешь в логово зверя. Там все смердит как в норехорька... Смотри же, сукин сын, не осрами! Надери ему задницу.

— Так и сказал? — спросил Любоцвет недоверчиво.

— Слово в слово, — поклялся Ховрах. — Это ж наш воинскийбог! Он и говорит по-мужски.

Холодное осеннее солнце зябко поднялось из-за края темнойземли. Маленькое, съежившееся, оно сонно смотрело на мир, который уже заждалсяприхода зимы с ее метелями и толстым покрывалом снега.

Кречет завел долгий спор с Гонтой о кордоне между Куявией иАртанией, он знал много, но Гонта теперь сам держал свою дружину на кордоне,сталкивался с артанцами и в схватках, и в торге, знал их доводы, потомувозражал умело, рассказывал и то, чего Кречету и не снилось. Привлеченныегромкими голосами, к ним подъехали Любоцвет и Ховрах. У Любоцвета ушивытянулись от любопытства, глаза горели возбуждением. За прошлый день и ночь онтак много узнал!

А Ховрах пожал плечами:

— Все говорят, что раздоры начались из-за земель Гога. Так ив старых хрониках записано. И волхвы тому учат детишек... Но я-то жил вдетинце, знаю правду.

Любоцвет подпрыгнул, едва не упал с коня. Голос сорвался написк:

— Расскажи! Ой, расскажи...

— Да что рассказывать, — Ховрах опечалено махнул рукой. — Насамом деле все войны начинаются из-за баб. Жена царя Остапа тронулась наволховстве, все секрет вечной жизни искала... Тут стакнулась с Тарасом, братомОстапа. Тот тоже больше проводил времени с волхвами, чем в благородной охоте,травле зайцев или правлении царством. Люди начали шушукаться, а Остапвообразил, что жена ему изменяет... Однажды застал ее в башенке, где они головак голове с Тарасом разбирали тайные значки на медных пластинках. Сдурупочудилось нивесть что. Он ее разрубил мечом, а потом и на брата кинулся. Тараседва унес ноги. Тут и началась вражда...

Любоцвет слушал с раскрытым ртом. Спросил, едва дыша: