пожалуйста!

Однако лошадь не остановилась, и вскоре частая дробь копыт стихла вдали.

***

За большим деревянным столом в беседке где-то посреди соснового бора в Крымских горах сидела компания из нескольких человек. Беседка стояла на скалистом уступе, чуть в глубине, скрытая от посторонних глаз колючими ветвями, и даже ветер не мог найти её среди густых зарослей можжевельника и терновника, неизбежно запутываясь в их тёмно-зелёных иглах. Солнечные лучи, покрасневшие и потемневшие, казалось, летели как-то горизонтально земле, и фотонные потоки растекались яркой лужицей у деревянного порога и падали вниз неосязаемым и невесомым водопадом.

За столом шёл оживлённый и весёлый разговор: кажется, тут собрались лучшие друзья, знающие друг друга уже много лет и не мыслящие жизни без кого-нибудь одного. Дружеский смех громом отражался от гор и рассыпался по безлюдному сосновому бору, словно капли дождя, отскакивающие от упругой поверхности листвы.

— Я, если честно, уже и не помню, как мы встретились, — говорил Михаил, задумчиво перебирая волосы на затылке. — По-моему, я явился тебе во сне, а вот почему — не помню.

— Во время молитвы, — поправила его Дуня, щурившись от ярких косых лучей. В свете заходящего солнца её ультрамариновые глаза превратились почти в малахитовые, а радужки близнецов, по природе изумрудные, окрасились в неоновый салатовый цвет.

— Точно, в молитве, — кивнул Михаил, постепенно вспоминая события многолетней, если не сказать многовековой, давности. — Я ещё тогда провёл тебя на небо, но ты вернулась на землю, и после этого мы некоторое время не виделись. Да, точно, я вспомнил.

— А почему ты явился к ней? — подал голос Кристиан с другого конца стола. Он сидел полубоком на рассохшейся деревянной скамье и, положив ногу на ногу, задумчиво перебирал струны жёлтенькой, как канарейка, гитары.

— На тот момент она была грешницей, которая резко обратилась в праведницу, поэтому моё присутствие было необходимо.

— Ты была грешницей? — удивлённо поднял брови Кристиан, оторвавшись от гитары. Дуня неопределённо хмыкнула.

— Ещё какой, — она поднесла к губам кружку, и нижняя часть её лица скрылась за белой керамикой вместе с хитрой улыбкой. — Я была богаче императора, и, знаешь ли, добыла те деньги не ежедневным трудом в поле.

Кристиан смутился и опустил взгляд на струны гитары. Из-под его пальцев выходила приятная, весёлая мелодия, олицетворяющая собой тёплый летний вечер в тёплой компании, и казалось, будто сосны раскачиваются в такт этот неспешной музыке.

— Я запомнила твой первый приход на небо исключительно потому, что вслед за тобой на небосвод поднялся Люци, — сказала Надя, сдувая с лица упавшие на него светлые прядки, которые ещё совсем недавно были каштановыми. — Впервые после… — она подняла глаза кверху, как бы что-то подсчитывая в уме, — проводов Михаила до ворот Рая, — Надя немного помолчала, задумчиво поглаживая большое золотое кольцо в левом ухе. — Вообще-то он редкий гость там, наверху. Сколько раз он поднимался к нам за всё время?

— Ты имеешь в виду именно на Небо? — ответил вопросом на вопрос сидящий рядом с Надей Гавриил. Она кивнула. — На моей памяти это произошло раза… Четыре, наверное, но я не уверен. Может быть, больше.

— Кстати о брате: он не навещал тебя, Дуня? — спросил Михаил сидящую напротив него девушку. Та нахмурилась и отрицательно покачала головой.

— А должен?

— Он приехал вместе с Евой и, думаю, не упустит шанс взяться за старое. Он до сих пор не смирился с поражением.

— Ева? — встрепенулся седой грек справа от Дуни. — Ева Саровская?

— Да. Она приехала где-то неделю назад, ты не знал? — Гавриил одним отточенным движением стянул чёрную резинку с волос и перевязал хвост, искоса поглядывая на Дуню.

— Погодите-ка, — Николай отложил в сторону снасть, которую чинил, и придвинулся ближе. — Та девушка, которую я вылечил от шизофрении?

— Да, она самая. Что тебя так удивляет? — Надя немного прищурилась, вглядываясь в лицо Николая.

— И она снова здесь?

— Да.

— В больнице?

— Поверь как её лечащему врачу, — усмехнулась Дуня, на автомате проверяя жидкий пучок на затылке.

— Почему? Я же вылечил её, у неё не может быть шизофрении.

— Как показала практика, очень даже может.

Николай хотел было что-то возразить, но Михаил перебил его.

— Тут дело вовсе не в болезни, — угрюмо начал он, заправляя прядь длинных русых волос за ухо. — Естественно, никакой шизофрении у неё нет. Ты, Нико́ла, не знаешь всей истории, так что сейчас объясню. Дело обстоит примерно так же, как с Фаустом: на свете появляется небывалой чистоты душа, — я сам признаю, что это так, — и мой дорогой брат, конечно, не верит в это. Он считает, что не бывает истинно праведной души, по крайней мере, в человеческом роде, а потому он способен любого переманить на свою тёмную сторону. Для него Ева — очередной шанс посмеяться над Небом. Однако в этот раз искусить Еву оказывается сложнее. Она ведёт идеально праведный образ жизни. Как к ней подступиться? Как сделать так, чтобы самая чистая душа разорвала свой билет в Рай? Тут важно упомянуть, что у Евы есть одна черта: она атеистка. Затем мой многоуважаемый брат узнаёт, что у неё была шизофрения, которой она так боится, а также попытка самоубийства. Понимаешь, к чему я клоню?

— Если честно, не очень, — смутился Николай. Все очень внимательно слушали Михаила, даже Кристиан перестал играть на гитаре, и тоже, кажется, не совсем понимали, что к чему. Вдруг Надя побледнела и робко вздохнула.

— Я поняла, — сказал она так тихо, что почти никто не услышал.

— Хорошо, — продолжил Михаил. — Когда человек во что-нибудь верит, это, конечно, не лишает его страха, но, во всяком случае, объясняет природу непонятных ему явлений. Соответственно, когда человек ни во что не верит, ему труднее объяснить себе некоторые события, а следовательно, они — что? — начинают его пугать. Теперь возьмём случай Евы. У неё уже была шизофрения, и она очень боится, что болезнь вернётся. Тут в её жизни появляется мой дорогой брат. Какова реакция Евы на происходящее? Так же надо помнить про её попытку суицида и данное тобой, Никола, обещание.

Николай растерянно замолчал и отвёл взгляд. Закатное солнце спустилось ещё ниже и скрылось за высокой горой, погружая беседку в первые, ещё совсем светлые сумерки.

— А мы? — спросила Дуня после некоторого молчания.

— М? — переспросил Михаил, не поняв, что она имела в виду. — Что «мы»?

— Мы будем что-нибудь делать или позволим ему творить всё, что вздумается?

— У нас с Гавриилом есть своя точка зрения на этот счёт, — сказал Михаил, нахмурив свои густые раскосые брови. — Я считаю, что, как бы нам ни было жаль Еву, пока