А в том, что течение его жизни бесповоротно изменится, я несомневался уже тогда, когда лежал рядом с саркофагом. Понимал, потому что уменя не было сил вернуть своего ученика, не было сил спасти обреченных смертныхмальчиков, которым были уготованы немыслимые пытки, не было сил даже выйти наохоту.

А если не выходить на охоту, как я обеспечу себя целительнойкровью?

Я упал на пол комнаты и постарался утихомирить больобожженной плоти. Я пытался только дышать и думать.

Я услышал Бьянку. Бьянка была жива.

Бьянка даже привела людей спасать наш дом, но он былбезнадежно разрушен. Снова война и мародерство лишили меня прекраснейших вещей,которыми я так дорожил: я потерял книги, потерял записи – все мои дневники.

Сколько часов я пролежал так, не знаю, но когда яприподнялся, чтобы снять крышку с саркофага, то обнаружил, что ноги меня недержат. Сгоревшими руками мне не удалось даже приподнять крышку. Только силоймысли я наконец сдвинул ее с места, и то недалеко.

Я опять устроился на полу.

Мне было слишком больно двигаться.

Есть ли надежда пересечь мили, отделявшие меня от СвященныхПрародителей? Я не знал. И не мог без риска покинуть свое укрытие, чтобывыяснить.

Тем не менее я мысленно вызвал образ Тех, Кого СледуетОберегать. Я помолился им. Я представил себе Акашу как живую, как настоящую.

– Помоги мне, моя царица, – прошептал я вслух. –Помоги. Направь меня. Вспомни, как ты говорила со мной в Египте. Вспомни.Поговори со мной. Никогда еще я не страдал так, как сейчас.

И тут у меня вырвалась старая колкость, старая, как самимолитвы.

– Кто будет ухаживать за вашим святилищем, если я невосстановлюсь? – спросил я. Я дрожал от горя. – Акаша,любимая! – шептал я. – Кто будет поклоняться тебе, если я погибну?Помоги мне, направь меня, ведь по прошествии веков однажды ночью я могу тебепонадобиться! Вспомни, кто так долго о тебе заботился?

Но что толку говорить колкости богам и богиням?

Всей силой Мысленного дара я обратился к заснеженным Альпам,где построил тайное святилище.

– Моя царица, скажи, как мне попасть к тебе? Не может быть,чтобы столь страшное событие не нарушило твой безмолвный покой. Неужели я прошуслишком много? Я мечтаю о чуде, но не представляю себе, как оно произойдет. Ямолю о милосердии, но не помышляю о том, в чем оно проявится.

Я знал, что совершил бы безрассудство, если не богохульство,умоляя ее оставить ради меня свой трон. Но, может быть, у нее хватит могуществакаким-то чудом передать мне силу на расстоянии?

– Как мне вернуться к тебе? – молил я. – Каквыполнять свои обязанности, если я не исцелюсь?

Ответом мне послужило молчание золоченой комнаты. Здесь былотак же холодно, как в горном святилище. Я стал воображать, что альпийские снегаприкасаются к моей горячей плоти.

Но мало-помалу ужасы начали отступать.

Кажется, я тихо и грустно усмехнулся.

– Я не могу добраться до тебя один, – сказал я, –без посторонней помощи, а как мне получить помощь, не выдав своей тайны? Невыдав секрета святилища Тех, Кого Следует Оберегать?

Наконец я встал на колени и медленно, с трудом, началкарабкаться по каменной лестнице; невзирая на боль, я умудрился встать иМысленным даром закрыть бронзовую дверь.

Безопасность превыше всего, безопасность. Я должен выжить,думал я. Отчаиваться нельзя.

Потом, рухнув на пол, я бурой мерзостью сполз по лестнице взолотую комнату и упорно толкал крышку гроба, пока он не открылся настолько,что я смог забраться внутрь.

Прежде я никогда не подвергался подобным истязаниям, никогдане испытывал подобной боли.

К последствиям пыток примешивалось чудовищное унижение.Сколько же неизведанного оставалось в мире! Сколько мне еще предстояло узнать ожизни!

Вскоре крики мальчиков стихли вдали, и сколько бы я ниприслушивался, до меня не доносилось ни звука. Корабль унес их за море.

Но Бьянку я слышал.

Бьянка рыдала.

Обезумев от горя и боли, я мысленно проник в дальние уголкиВенеции.

– Рэймонд Галлант, член Таламаски, – прошепталя, – ты мне нужен. Рэймонд Галлант, надеюсь, ты не уехал из Венеции.Рэймонд Галлант из Таламаски, услышь мои молитвы.

Я не мог нащупать ни одного следа, но кто знает, во чтопревратились мои способности? Возможно, они совершенно истощились. Я даже точноне помнил обстановки или адреса его комнат.

Но почему я надеялся его найти? Разве я сам не приказал емупокинуть город? Разве я был недостаточно убедителен? Конечно, он выполнил моиуказания. Несомненно, от места, где я еще мог дозваться, его отделяла не однамиля.

И все же я продолжал как молитву твердить его имя:

– Рэймонд Галлант из Таламаски, ты мне нужен. Ты мне нужен.

Долгожданное облегчение снизошло с приближением рассвета.Бушующая боль постепенно начала стихать, и ей на смену пришли сны, как этообычно случается, когда я ложусь до рассвета.

Во сне я увидел Бьянку. Вокруг нее стояли слуги, они утешалиее, а она повторяла:

– Погибли, оба погибли, я точно знаю. Оба погибли в огне.

– Нет, милая, – сказал я и из последних сил отправил еймысленное послание:

«Бьянка, Амадео больше нет, но я жив. Не пугайся, когдаувидишь меня, я весь обгорел. Но я жив».

Чужими глазами я увидел ее отражение: она резко замолчала иотвернулась от них. Я увидел, как она поднялась с кресла и направилась к окну.Я увидел, как она открыла ставни и стала всматриваться в сырой горизонт, гдевставало солнце.

«Завтра на закате я позову тебя. Бьянка, я чудовище всобственных глазах, в твоих я тоже буду чудовищем. Но мне придется этопережить. Я позову тебя. Не бойся».

– Мариус, – сказала она.

Столпившиеся вокруг нее смертные слышали, как она назваламое имя.

Но меня сразил утренний сон. Я не мог сопротивляться. Больнаконец ушла.

Я проснулся с мучительной болью. Час-полтора я пролежал бездвижения, слушая голоса Венеции, слушая, как катятся воды под домом и вокругнего, как утекают в каналы и в море.

Я искал еретиков Сантино, исполненный тихого величественногоужаса при мысли о том, что они до сих пор ищут меня. Но они все исчезли – покрайней мере, на какое-то время.