Джо кивнула, размышляя о том, где Лайла будет жить, чем станет зарабатывать, знает ли она отца ребенка и захочет ли тот принимать участие в жизни малыша.

– Да, я много всякого натворила, но я хочу этого ребенка! Я буду хорошей матерью! – Лайла запнулась. – Тетя Бетти говорит, что я могу пожить здесь. И я, и ребенок. Она обещала найти мне работу на ферме Блю-Хилл, если я захочу. Она сказала…

– С меня причитается! – Бетти вошла в комнату и положила руки Лайле на плечи, глядя в лицо Джо. Бетти снова изменила прическу, перестала закрашивать седину и отпустила волосы ниже плеч, как носила их в шестидесятые.

«Мы так старались», – думала Джо. На экране телевизора Хиллари Клинтон задрала голову и улыбнулась, глядя, как сверху падает тысяча серебристых воздушных шаров. Они так старались, прошли так далеко, и все же впереди многие мили пути, которых сама Джо уже не увидит.

– Берегите себя. – Джо надеялась, что все они ее услышат и поймут. Бетти: береги моих девочек. Лайла: береги себя и ребенка. Ким и Мелисса: заботьтесь друг о друге, будьте хорошими людьми. Шелли: я всегда буду любить тебя. Прости за годы, которые мы потеряли, и радуйся годам, которые мы провели вместе. На Джо накатывала тьма, густая, как карамель, сладкая, как конфета, обволакивающая, бархатная… Где-то вдалеке заплакал ребенок. «А! – подумала Джо. – Так вот кто ты!» Она закрыла глаза… и очутилась в своей спальне на Альгамбра-стрит. Они только что въехали в новый дом, мама и папа так рады! Это их шаг к Американской мечте, и Сара позволила Джо надеть вместо платья любимые штаны и самую удобную рубашку. Можно бегать и кричать во все горло сколько угодно – никто не станет ругаться. Мама приготовит на ужин любимую жареную курицу, потом придет Мэй – печь кукурузный хлеб и подпевать радио, приведет с собой Фриду. Они будут играть в ковбоев и индейцев, а вечером младшая сестренка посмотрит на нее широко распахнутыми глазами, немного побаиваясь ночевать в новом доме. Джо обещала рассказать ей сказку. «Только не очень страшную», – шепотом попросила Бетти, и Джо ответила: «Конечно, не бойся». Она любила маму, папу и младшую сестренку. Она хотела, чтобы они были счастливы и гордились ею. Она думала о драконах и принцессах, об увитых шипами башнях, о храбрых девочках и счастливых концах. Давным-давно…

Джо просыпалась и засыпала, снова просыпалась, плакала, стонала от боли, говорила: «Ах, Шелли, прости меня, пусть это прекратится, мне больно, мне так больно!» Шелли успокаивала ее, и Джо чувствовала укол в локтевой изгиб. Время растягивалось и сжималось, как воздушный шарик, который надувают и спускают. Когда она проснулась утром, на щеках застыли соленым узором высохшие слезы. В телевизоре Хиллари Клинтон в белом брючном костюме стояла в центре сцены, и ей громко аплодировали. Камера дала панорамный вид зрителей, показывая лица женщин. Некоторые плакали. «Смотрите, – попыталась сказать Джо, но ее никто не услышал. – Смотрите, что мы сделали!»

– Мама!

Джо посмотрела на Лайлу. «Теперь уже недолго, – подумала она. – Пора».

– Как называется это место? – спросил Тим у Бетти, вынув пальцы изо рта, чтобы задать вопрос, и сунул их обратно. Малютка Тим, как звала его Лайла, был уже далеко не малюткой, и носить его на руках стало слишком тяжело, хотя он и кричал, старательно изображая кокни, как герой Диккенса в «Рождественской песне»: «Боже, благослови нас всех!», если мама попросит хорошенько.

– Мичиган, – ответила старшая кузина Флора, положила ему руки на плечи и повернула к домику из красного кирпича на Альгамбра-стрит. – Я тут в колледже учусь.

– Прямо здесь? – Тим недоверчиво оглядел дом.

– Я же тебе рассказывала – я хожу в тот колледж в Энн-Арборе, где училась моя бабушка. А это Детройт, тут выросли тетушка Бетти и моя бабушка.

Тим уставился на дом. Бетти задавалась вопросом, что видит мальчик. Простой дом с узкой треугольной крышей и алюминиевым навесом над крыльцом. Дальше по улице стоял дом, который наверняка понравился бы ему больше, – желтый с зелеными ставнями, как на обложке любимой книжки «Квак и Жаб» Арнольда Лобела. Тим приставал ко всем родным, чтобы ему почитали. «Опять?!» – восклицала Лайла и все же терпеливо принималась за чтение, как всякая добрая и любящая мать. Джо могла бы ею гордиться.

– Ты жила здесь? – спросил Тим у Лайлы.

Лайла покачала головой, зазвенели длинные серьги. Раньше они принадлежали Бетти, но та подарила их Лайле, как и клешеные джинсы, мягкие бархатные шарфы и дорожную сумку из цветных лоскутов, которую привезла из Индии.

– Нет. Здесь жили тетя Бетти и моя мама.

– Твоя мама была моей бабушкой, – сказал Тим. – Только она умерла.

– Умерла, – кивнула Лайла. Ким шмыгнула носом, Мисси отвернулась. – Она бы очень тебя полюбила, если бы увидела.

Тим кивнул. Конечно, он знает, что Джо его полюбила бы, подумала Бетти. Тима любят все – и Гарольд, и Шэрон с детьми и внуками. Все, кто работал на ферме Блю-Хилл, его обожали и постоянно угощали сэндвичами с ореховым маслом и джемом, совали кусочки шоколада, катали на спине.

– Ты по ней скучаешь? – спросил Тим.

– Я не всегда была лучшей дочерью, – сдавленным голосом ответила Лайла. – Жаль, что мама не видит меня сейчас!

– Ну что ты, милая! – воскликнула Бетти. – Ты была прекрасной дочерью!

Лайла то ли рассмеялась, то ли всхлипнула, и Ким похлопала ее по спине, а Мисси взяла за руку.

– Мы пойдем кушать мороженое? – осведомился Тим.

– Я могу его сводить, – предложила Флора, – если вы хотите остаться.

– Нет, – сказала Бетти.

Она достала телефон и сделала пару снимков дома, который они с Джо покинули с такой радостью и надеждой, что их жизни будут гораздо значимее и лучше, чем родительские. Тим смотрел на нее очень внимательно.

– Ты плачешь, тетушка Бетти?

Бетти покачала головой.

– Просто вспоминаю, – вздохнула она.

Лайла взяла Тима на руки, и они все вместе пошли к припаркованным машинам.