Ким с Мэттом развелись, когда девочкам было шесть и три. «Я не смогла стать той женой, какую он хочет», – заявила Ким, появившись на пороге Джо с чемоданом и дочерями. Джо вытягивала из нее историю по кусочкам, сперва узнав, что Ким собиралась вернуться на полный рабочий день после того, как Леони пойдет в садик. Мэтт настаивал, чтобы она сидела дома. «Он хотел заботиться обо мне. Чувствую себя ужасно, ведь именно об этом я и мечтала, когда мы поженились, – о мужчине, который будет обо мне заботиться! О мужчине, который никогда меня не бросит! И о жизни, в которой мне никогда не придется тревожиться о деньгах». Джо кивнула, думая, что выбор Ким определен разводом ее родителей. Мэтт, в отличие от Дэйва, никогда бы ее не покинул и уж точно не дал бы ей хвататься за любую подработку, жить в квартире с картонными стенами и вытертым полом, из последних сил выплачивать кредиты на образование дочерей, и тем более не стал бы сам в это время развлекаться с соседкой. «Только мне этого больше не хочется», – сказала Ким и заплакала. Джо утешала ее, говорила, что она чудесная мать, что люди меняются и иногда брак не выдерживает этих перемен, несмотря на благие намерения обеих сторон. «Ты имеешь право использовать свое образование, – заверила ее Джо. – Ты имеешь право хотеть большего, быть не только матерью».

Ким вернулась к работе – сначала в прокуратуре, потом стала адвокатом, назначаемым судом, и специализировалась на защите молодых женщин, особенно юных матерей, которым грозили серьезные сроки за продажу или просто за хранение травки в столь малых количествах, что белый парень отделался бы лишь предупреждением.

Ким нуждалась в помощи Джо, и Джо была счастлива ей помочь. В течение ряда лет она несколько раз в неделю приезжала с ночевкой в Нью-Йорк, куда перебралась Ким, чтобы быть ближе к работе и к сестрам. Джо с Шелли помогали с готовкой, уборкой и покупкой продуктов; успешно освоив метро, они сопровождали девочек на плавание, в еврейскую школу и на кулинарные курсы. Ким разрывалась между работой и домом и исхудала, как все работающие матери. Она испытывала чувство вины за любовь к работе, корила себя, стоило ей пропустить какое-нибудь важное событие в жизни дочерей вроде концерта, родительского собрания или посещения врача, куда вместо нее отправлялась Джо или Шелли.

«Ты делаешь все, что в твоих силах», – твердила ей Джо, при этом воздерживаясь от замечаний о том, что Мэтт не особо терзался тем, что играл в гольф, когда Флора впервые поехала на велосипеде сама, или читал газету, когда Леони впервые нырнула в глубокую часть бассейна. Женщины добились прогресса – достаточно было включить телевизор, чтобы увидеть их успехи, – но Джо продолжала задаваться вопросом, оставят ли они попытки безупречно справляться со всем сразу. Наступит ли день, когда станет достаточно и того, что ты прилагаешь все силы? Ее поколению это не удалось, дочерям пока тоже. Возможно, повезет Флоре, Леони, их одноклассницам и кузинам.

– Мы потеряли себя, – медленно проговорила Джо. Голос ее звучал сонно – судя по сместившемуся пятну света на одеяле, она задремала. Флора с Леони исчезли, у кровати сидела только Ким.

– Что ты сказала, мама?

Глаза Джо защипало от слез, лицо покраснело от попыток вспомнить. Времени остается так мало, сказать хочется так много!..

– Мы потеряли себя, – повторила она, тщательно выговаривая слова, – но мы найдем дорогу обратно.

Разве не это случилось с ней? Разве не то же самое произошло с Бетти? Делаешь неправильный выбор, совершаешь ошибки, исчезаешь на десять лет, выходишь замуж не за того мужчину. Забываешь, кто ты или кем хотела стать, потом вспоминаешь, и если повезет, то найдутся сестры или друзья, которые напомнят тебе о твоих лучших намерениях. Возвращаешься к себе снова и снова. Пробуешь и ошибаешься, опять пытаешься и опять терпишь неудачу… Джо понимала, почему Ким вышла замуж за Мэтта и почему от него ушла. Она понимала, почему Мелисса подвела Лайлу и почему Лайла причинила боль Мелиссе. Пробуешь и ошибаешься, пробуешь снова.

Джо взяла дочь за руку и закрыла глаза. Когда она открыла их, место Шелли возле кровати заняла Бетти, на столе появилась чашка горячего ароматного чая с лимонной мятой и травами, а на пороге стояла Мелисса.

– Привет! – Джо села. Дочь выглядела ужасно бледной, осунувшейся и уставшей. – Что случилось?

Вид у Мелиссы был замотанный уже несколько лет. Падение Лестера Шауба произошло по той же схеме, что и многих влиятельных и богатых знаменитостей и руководителей крупных компаний. Сначала все происходило тихо, потом прокатилась волна скандалов. Сплетни, слухи, и, наконец, один из авторов подал в суд, директора по управлению персоналом вызвали повесткой, и вскрылось, что на протяжении ряда лет не давали хода десяткам всевозможных жалоб – от навязчивых прикосновений и поцелуев до изнасилований. Лестер, как выяснилось, ввел в оборот политику, которую сплетники называли «отзыв за отсос» – вот почему столько романов начинающих авторов-женщин выходили с хвалебными отзывами знакомых Лестера, престарелых корифеев литературы.

И все это время Мисси, как преданный солдат, его поддерживала и решительно защищала. «Это не тот Лестер, которого я знаю», – говорила она репортерам, подчеркивая, что он никогда не вел себя с ней неподобающим образом, и указывая на многочисленных женщин-авторов, которых он открыл, опубликовал и продвинул. «Только потому, что этого не случилось с вами, не значит, что этого не было вовсе», – указал репортер, и Мисси ответила, пожав плечами: «Я могу говорить лишь о том, что знаю. Послушайте, все кричат: “Верьте женщинам!” Так вот, я ведь тоже женщина». Джо не стала рассказывать Мисси историю Лайлы. В год падения Лестера не позвала никого к себе в гости, позволив Ким провести праздники с родителями мужа, Мисси – с друзьями, Лайле – по своему усмотрению, а сама с Шелли отправилась в Вермонт осенью и в Мексику в декабре. Лучше вдвоем есть яблоки с медом и тортильи вместо еврейских картофельных блинчиков, чем выслушивать, как Лайла заявляет: «Я же тебе говорила!», и Мисси опускает голову или парирует фразой: «Зато у меня есть работа!»

Когда огласка прегрешений Лестера превысила всякие разумные пределы, он выступил с заявлением, в котором яростно отрицал любые обвинения и объявил о своей отставке. Мисси, как и было оговорено, получила ключи от царства Лестера и всех оставшихся с ним авторов, но чувствовала себя так, словно сидела на пиру из гнилых фруктов и гниющего мяса. Она навсегда запятнала свою репутацию связью с Лестером и преданностью ему. В прошлом году один из ее авторов получил Национальную книжную премию. На торжественном ужине Мисси, автор-лауреат и ее муж сидели одни за столом на десять персон.

– Мисси, ну как ты?

– Хорошо. Держусь. – Мисси вздохнула, тряхнув кудрями. Солнечный луч пронзил комнату, осветив ее щеку, бровь и карий глаз.

– Собираешься казнить себя вечно? – спросила Джо. – Я не смогу наслаждаться загробной жизнью, зная, что ты тут страдаешь.

Мисси снова вздохнула и пожала плечами.

– Разве я могу себя простить? – с болью сказала она. – Я по крайней мере догадывалась. И закрывала на это глаза, потому что мне нравились моя работа и Лестер. Знаешь, что я себе говорила? – Не дожидаясь ответа, Мисси продолжила: – Я говорила себе, что любой гений – с изъяном. Некоторые пьют, некоторые избивают жен, а Лестер всего лишь изредка щупает стажерок. – Она вытерла вспотевшие руки о штаны. – Что касается тех женщин, которые селились в отеле, чтобы заниматься с Лестером редактурой, то я считала их дурочками. Я думала: на что они рассчитывают, приглашая мужчину в свой номер? – Мисси коротко рассмеялась. – Да уж, феминистки из меня не вышло. Единственная женщина, которая меня заботила, – я сама.