– Зачем ты меня обливал? – спросил он.

– Ты спал. Я тебя потушил.

– Потушил? – Иво опустил голову и увидел, что туника на его груди прогорела насквозь и через нее видно опаленную кожу. По платью вдовы тоже расползлись несколько дыр. Он опустился рядом с ней на колени и дотронулся до ее щеки.

– Я еще полью маму. Она не просыпается.

– Не надо.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. От дома опять потянуло жаром. Он подхватил вдову под мышки, подтянул к стенке колодца и попытался усадить. С первой попытки ее тело сползло и обрушилось на бок. Он вновь подхватил вдову, уже предощущая неладное, и в этот момент ее глаза открылись, губы раздвинулись и тело затряслось в судорожном кашле.

Никогда еще, кажется, Иво не ощущал себя таким счастливым. Дыхание ее наконец успокоилось, она обняла прижавшихся к ней детишек и только тогда посмотрела на обгоревший остов дома. Ее зрачки расширились.

– Что это? Что случилось? Я ничего не… – тело вдовы опять забилось в кашле.

Иво наклонился к ней и помог встать на ноги.

– Успокойся. Все хорошо. Тот есть все плохо. Они сожгли деревню. Зачем ты сюда вернулась?

– Мы хотели перебраться на тот берег. Тебя не было. Детям нужна еда. И одежда. Мы только вошли в дом… Кто его сжег? Я не понимаю.

– Германцы. Здесь нельзя оставаться.

Клубы дыма по-прежнему густо застилали деревню. Огонь перекинулся на сарай. Людей не было видно. Настороженно озираясь, Иво вывел семейство за земляной вал к опушке леса. Воздух здесь был чище, дышалось легче. Неподалеку слышались возбужденные крики, лязг оружия.

– Там кто-то лежит, – вездесущий старший сын ухватил его за палец и потащил за собой к большому кусту, но Иво уже и сам увидел торчащие из-под него ноги в коротких, с отворотами на щиколотках сапогах.

Ноги не двигались. Иво замахал вдове, призывая к тишине, и осторожно приблизился к кусту. Трудно было представить, что днем, в самый разгар ожесточенной битвы, кто-то просто прилег отдохнуть. Или затаился таким странным образом. Он приподнял ветку и увидел лежащие друг на друге тела. Куршский воин и германский баллистарий сошлись в смертельной схватке. Горло лежащего на спине германца пронзил дротик с острым железным наконечником. Из спины курша торчало прошедшее насквозь лезвие меча. Руки воинов еще сжимали боевые щиты, лица искажали гримасы боли и ярости. И только навеки застывшие глаза смотрели безразлично и отрешенно. Но Иво заинтересовало другое.

Он скинул в сторону тяжелое тело курша, перевернул со спины на живот облаченный в кольчугу труп баллистария и снял с его спины арбалет. Подобных изделий он еще не видел. Плечи лука укрепляла длинная железная пластина. Толстая тетива из перевитых бычьих жил была натянута так, что довести ее до спускового механизма на ложе мог бы только человек невероятной силы. В центре лука свисала петля. Он опустил лук к земле, вставил в петлю ступню и попытался натянуть тетиву двумя руками. Она сдвинулась с места, переместилась слегка в сторону крючка и вырвалась из обожженных ладоней.

Баллистарий не выглядел могучим воином. К его поясу для чего-то был прикреплен большой железный крюк с двумя ручками. Иво отстегнул его, повертел в руках, зацепил им тетиву и изо всех сил, расправляя спину, потянул вновь. На этот раз тетива дошла до спускового механизма, похожего на придуманный им для тайной стрелялки. Даже стрелы арбалета – короткие, с утолщением в центре, напоминали собственное изделие. Но дальность их полета при таком натяжении должна быть удивительной…

– Иво, – позвала встревоженная вдова, и он, будто очнувшись ото сна, закинул арбалет со взведенной стрелой себе за спину. Звуки битвы то отдалялись, то приближались. В крепости непривычным звоном прозвучал колокол. В любой момент могли повиться воины одной из противоборствующих сторон. Иво подхватил малышку, и она доверчиво прижалась к его обожженной груди. Двух других детей вдова вела за руки. Ноги держали ее с трудом, она часто останавливалась, чтобы перевести дух.

– Где мы теперь будем жить? Кто накормит моих детей.

– Это моя забота, – нетерпеливо отозвался Иво. – Прячьтесь. Сюда.

Он подтолкнул их к густому кустарнику, и семья, присев за скрывающей их листвой, сбилась в комок. Дети, как испуганные звереныши, изо всех сил вжимались в тела матери и новоявленного отца, жмурили от страха глаза. Возбужденные, прерывающиеся тяжелым дыханием голоса приближались. Ясно стали различимы тяжелые шаги, позвякивание оружия, стук цепляющихся за деревья щитов. Кто-то из воинов, проходя мимо кустов, ткнул в них длинным копьем, и его острие коснулось земли между ног Иво. Он сильнее сжал ложе спущенного с плеч арбалета и пригладил пальцем спусковой крючок. Копье выскользнуло обратно.

– Надеешься подцепить зайца на обед? – хохотнул кто-то на языке куршей, и его товарищ, видимо, обладатель копья, хмыкнул в ответ.

– Я бы не отказался от свежатины. Надеюсь, на обед у нас что-то найдется. А ужинать будем в Риге.

– Это точно, им долго не выдержать.

Воины прошли мимо. Голоса и звуки шагов стихли. Иво выглянул им вслед и увидел спины куршей, выносящих с поля боя погибших или раненых товарищей. С другой стороны кустов проглядывала крепостная стена и обширная площадь. Иво с трудом распознал в ней недавний, кишащий празднично разодетым народом рынок. Прилавки были перевернуты, телеги разбиты, остатки товаров, которые не успели укрыть в крепости, рассыпаны и растоптаны. Последние воины стекались в готовые захлопнуться за ними ворота. И только в центре площади помост, на котором проходили главные события праздника, стоял нетронутым, словно поджидая продолжения представлений. А на колокольной башне над крепостной стеной четко вырисовывалась фигура человека в белоснежной епископской мантии.

– Ждите здесь! – выкрикнул Иво, и, подхватив арбалет, помчался к площадке.

– Мы слишком высоко. Кто сможет…

Неуловимым движением монах дернул Альберта за сутану так, что епископ отлетел к еще хранящему дрожь недавних ударов колоколу и ударился о него спиной. Его дыхание перехватило. – Как ты, как ты посмел…

– Отче. Стоящий теперь у парапета колокольни лицом к епископу Карл внезапно широко улыбнулся. Заячья губа обнажила крупные, как у хищного зверя зубы, перекосила лицо в страшную, никогда не виданную Альбертом гримасу. Монах протянул к своему господину руку и шагнул вперед. От внезапного ужаса ноги епископа ослабли, спина заскользила по поверхности колокола. Карл, все так же протягивая руку, сделал еще шаг, опустился на колени, будто прося благословления, и вдруг рухнул лицом вниз.

– Что это, Боже, что это? – прошептал епископ, едва ухватив краем глаза фигуру на праздничном помосте. Какое-то мгновение человек на помосте смотрел епископу прямо в глаза, затем отвернулся, спрыгнул на землю и побежал вдоль крепостной стены, что было странно. «Не к куршам и не к нам», – еще подумал Альберт, тоже опускаясь на колени над телом верного слуги. Над торчащей из шеи у основания черепа короткой стрелой. Над бьющей из ранки прямо на белоснежную сутану тонкой струйкой крови. – Что это?