– Рад сообщить вам, сеньор Гато-Монтес, – с поклоном ответствовал наш селянин, – что мы имеем дело с настоящими рыцарями удачи. Мне и растолковывать им ничего не пришлось: они все схватывают с лету. К тому же они из Керетаро, и этим все сказано.

– Браво! – воскликнул тот, кого назвали Гато-Монтесом. – Вот это дело, а то я на дух не переношу людишек, с которыми никогда не знаешь, как вести себя. По поводу этих двух чужаков у меня и впрямь были серьезные сомнения, но теперь от них не осталось и следа. Да, черт возьми, времена нынче суровые, и нам нужны крепкие молодцы. Давайте же ударим по рукам и выпьем за ваше здоровье!

– Благодарю вас, сеньор Гато-Монтес, за добрые слова в наш адрес, – отвечал Олоне. – Мы с приятелем постараемся не подкачать и докажем, что вполне их заслуживаем.

– Не сомневаюсь, дружище. Через пару-тройку дней проверим вас в деле.

Другой подозрительный тип, тот, что показался знакомым нашим флибустьерам, покуда хранил гробовое молчание и не отводил от двух друзей подозрительного взгляда; он лишь шепотом перекинулся парой слов со своими товарищами. Олоне тут же смекнул: если им с Питрианом и угрожает опасность, то только с его стороны, – однако он сделал вид, будто ничего не заметил и как ни в чем не бывало продолжал беседовать с Эль Гато-Монтесом и доном Педро Гарсиасом.

– Честное слово, – сказал он, – даже не знаю, что меня так раззадорило – общение или тепаче… а может, то и другое. Нынче вечером я чувствую небывалый прилив сил и радости, просто развожу руками. Да уж, участвовать в деле, которое обещает целую кучу золота, и притом без всякого риска, – чертовски приятная штука! А теперь, когда мы обо всем договорились, может, перекинемся в монте? У нас с приятелем припасено по горстке унций да пиастров – уж больно не терпится пустить все это на ветер.

– Золотые слова! – в один голос воскликнули разбойники, уже облизываясь при мысли обчистить чужаков до нитки. – Ну да, монте так монте!

Принесли карты, Олоне разложил перед собой два десятка унций, достал из-за пояса кинжал и вонзил его в стол.

– Ну и ну! – зашептались меж собой присутствующие. – Вот так отчаянный!

– Сеньоры, – проговорил Олоне, – за нами, керетарцами, не заржавеет. Любой скажет, мы не лыком шиты, как и все, кто из глубинки. Но у нас там ходят слухи, только без обид, что вы, прибрежные жители, не гнушаетесь поправлять фортуну, стоит ей отвернуться от вас. А посему должен вас предупредить, чисто по-дружески: хоть мне и нравится расставаться с деньгами добровольно, я очень не люблю, когда их забирают у меня против моей воли.

– Что это значит? – с усмешкой вопросил неизвестный, о котором мы говорили выше.

– Это значит, кабальеро, – объяснил Олоне, не сводя с него глаз, – что, как только чья-то рука покусится на мое золото, я мигом пригвозжу ее к столу.

– Любопытно было бы поглядеть, – заметил незнакомец.

– А вы попробуйте – и тут же убедитесь, причем самым недвусмысленным образом.

Питриан никак не мог взять в толк, к чему клонит его друг, но он знал Олоне не первый год и понимал – тот не станет затевать ссору по пустякам, поэтому он решил внешне держаться как ни в чем не бывало, но в случае чего сразу прийти ему на выручку; тем более что он тоже как будто признал среди незнакомцев двоих и не мог избавиться от мысли, что от них можно ждать худого в любую минуту.

– Эй, уймись, Мастрильо! – гаркнул Эль Гато-Монтес. – И не вздумай затевать склоку с нашим кабальеро. Он прав, хотя его слова не имеют к нам никакого отношения, потому как все мы тут люди порядочные, черт побери!

Заручившись столь своеобразным патентом на добропорядочность, разбойники приосанились и горделиво расправили усы: никто не бывает более щепетильным в вопросах чести, чем отпетые мошенники.

Игра началась. Все ее участники знали толк в монте, так что борьба за столом завязалась жаркая. К тому же, вопреки впечатлению, какое противники двух наших друзей производили своей внешностью, в карманах у каждого из них водилось золотишко, и в изрядном количестве.

Партия, разыгранная с такой горячностью, закончилась через два часа в пользу Олоне, а вскоре удача и вовсе переметнулась на его сторону. И все золото противников сложилось перед ним в одну поблескивающую груду, от которой игроки были не в силах оторвать горящих глаз.

Играли без удержу – пили умеренно. Но, несмотря на хваленую воздержанность испанцев, то ли от чрезмерного азарта, то ли вследствие разгоряченной, затхлой обстановки, страсти накалились до крайности, и вот уже игроки стали ощущать первые признаки опьянения. А игра между тем шла своим чередом – ставки сперва удваивались, потом утраивались, и так беспрерывно.

Мешая карты, покуривая и беседуя с противниками, Олоне краем глаза наблюдал за манипуляциями сеньора Мастрильо: он уже не раз видел, хотя не подавал вида, как рука этого кабальеро боязливо тянулась к его груде золота и тут же резко отдергивалась, как будто сей «чистюля» испытывал – нет, не угрызения совести, а страх: что, если Олоне и правда приведет свою угрозу в исполнение.

Между тем Олоне следил за ним неотрывно, как кот за мышкой. И вот уже Мастрильо оказался совсем на мели: не успел он бросить на сукно свои последние шесть унций, как в мгновение ока их проиграл!

Тасуя карты, Олоне на миг отвернулся, чтобы попросить Питриана плеснуть ему в стакан, и Мастрильо, улучив мгновение, потянулся рукой к заветному золоту – но тут же взревел от дикой боли.

Быстрый, как молния, Олоне пригвоздил к столу его руку с пригоршней золота.

– Я же предупреждал, – холодно сказал он.

– Goddam![76] Чертов ублюдок! By God! – завопил Мастрильо, напрочь позабыв от гнева и ярости свою роль и пытаясь схватиться за рукоятку кинжала, чтобы выдернуть его из руки.

Олоне удерживал кинжал крепко.

– А это еще что такое? – воскликнул флибустьер с блестяще разыгранным изумлением. – И кто же это тут у нас? Англичанин! Безбожник гринго! Избави бог! Сеньоры, да этот тип – лазутчик ладронов! Как он к нам затесался?

Очевидцев происшедшего охватило сильнейшее смятение. Эль Гато-Монтес не знал, что и сказать. Действительно, его товарищ выдал сам себя. Теперь будоражило всю залу, куда набилась тьма народа, привлеченного звоном золота и захватывающей игрой.

Питриан с холодной невозмутимостью рассовал по своим карманам золото, сваленное в кучу перед Олоне, потому как не знал, чем все может закончиться, и решил осторожности ради спрятать выигрыш подальше от алчущих взглядов зрителей.

Меж тем кровь потоком хлестала из раны презренного негодяя, корчившегося в ужасных муках, ибо боль его была нестерпима. К тому же он видел, что публика была явно настроена против него: все это скопище висельников, которые не отступили бы ни перед каким преступлением, прониклось суеверным страхом перед вероотступником и невольно пятилось от него.