К середине апреля 1933 года Эрнест глубоко полюбил Кубу и увлекся рыбалкой на марлина – Куба была лучшим местом для охоты на марлина, какое он обнаружил на сей день. Около 12-го числа Эрнест отплыл к кубинскому побережью в двухмесячную экспедицию с Джо Расселом на его «Аните» в сопровождении кубинского рыбака Карлоса Гутьерреса. Иногда Эрнест ночевал на катере; в другие дни, особенно когда ему хотелось окунуться в знаменитую ночную жизнь Гаваны или отправиться на вечеринку к Мейсонам за пределы Гаваны, он снимал номер в отеле «Амбос Мундос», на углу Обиспо и Меркадереса. Этот отель, построенный в 1920-е годы в самом центре колониальной Гаваны, напоминал нью-йоркский Флэтайрон-билдинг. Комнаты сдавались всего за два доллара за ночь.

Позднее сын Эрнеста Джек передавал рассказанную ему отцом историю, будто Джейн пыталась залезть к нему в номер в «Амбос Мундос» по фрамуге. Надо заметить, что это хвастливое признание было маловероятным не только с технической точки зрения (история, скорее всего, появилась в шутку), но и само происшествие не соответствовало характеру тогдашней дружбы между Эрнестом и Джейн. Джейн очень любила рыбачить с Эрнестом и в самом деле была несчастна в браке. У них с Грантом был маленький приемный сын Тони, позже они усыновили еще одного ребенка, однако материнство тоже не стало приоритетом в ее жизни. «Слишком много талантов, и ни одного заметного» – такая надпись будет вырезана на ее надгробии, однако в положении Джейн не было ничего смешного. Позднее Эрнест признавался, что написал рассказ «Какими вы не будете», о Нике Адамсе в 1918 году в Италии, чтобы пояснить Джейн смысл того, что он вынес в название рассказа: Джейн никогда не будет такой, как Ник, сломанный не только войной, но самой жизнью.

Но той весной Джейн действительно как будто надломилась. Во-первых, когда она ехала в машине с Джеком, Патриком и своим сыном Тони, часть фотографий, лежавших у нее на коленях, вылетела из окна. В замешательстве она съехала с дороги, автомобиль перевернулся и продолжал лететь до самой набережной. Двери заклинило, но Джейн с детьми сумела выбраться через открытое окно; все были невредимы. После этого она провела несколько дней на «Аните» с Эрнестом и его друзьями. Несколько дней спустя, в своем доме в Хайманитасе, Джейн выпрыгнула в низкое окно и сломала позвоночник. Ее отправили в гаванскую больницу, где она прошла лечение от «нервного потрясения» и травмы, а потом Грант Мейсон перевез ее в «Докторс хоспитал» в Нью-Йорк.

Пребывание Джейн в нью-йоркской больнице, где она два месяца находилась в гипсе, а потом на нее надели железный корсет, послужило поводом для несколько странных писем между Эрнестом и Арчи Маклишем. По просьбе Эрнеста Арчи навестил Джейн в больнице; в двух разных июньских письмах к Арчи Эрнест просил друга еще раз заглянуть к ней. И между ними вспыхнуло какое-то сексуальное соперничество, по-видимому, разгоревшееся благодаря неотразимой комбинации блондинки и постели. Кажется, между Джейн и Арчи произошел какой-то сексуальный контакт, хотя и довольно сдержанный из-за гипса. Путаное письмо от очевидно пьяного Эрнеста к Арчи, написанное три года спустя, содержит эротическое, но загадочное упоминание Джейн.

Впрочем, всякий эротизм, связанный с Джейн, можно отнести лишь к Арчи, не Эрнесту. Хемингуэй искренне волновался за Джейн, как она там одна в больнице, призывал Арчи навестить ее и привести с собой «миссис Паркер». Но причина, почему Эрнест не попытался завести роман с привлекательной, неотразимой и чувственной Джейн, была очень простой: в 1933 году он был глубоко влюблен в свою жену. Действительно, они наслаждались своего рода вторым медовым месяцем, и Эрнест сходил с ума по своему неизменному сексуальному фетишу, волосам. И он, и Полин делились эскападами с окрашиванием волос в переписке с Джейн, причем именно любование ее белокурыми волосами, кажется, и дало начало сексуальным играм.

Первым свои волосы обесцветил или покрасил Эрнест. Джозефин Мерк, подруга из Монтаны, навестила Эрнеста и Полин в 1933 году. Она вспоминала, что волосы Эрнеста «выгорели от солнца», однако маловероятно, чтобы его темные волосы «выгорели» под солнечными лучами. Почти сразу же после этого Джозефин увидела его с рыжими волосами, и когда она спросила Эрнеста об этом, он рассердился. Из письма Полин мужу мы можем понять, какого цвета волосы были у него той весной: «О твоих волосах, – писала она, – не знаю, как превратить рыжий в золото. Как насчет перекиси водорода? – или лучше пусть с рыжими волосами. Рыжие тебе к лицу». Видимо, Эрнест чувствовал сожаление, если не из-за самого окрашивания, то из-за выбора неправильного цвета. «Эрнест немного подавлен, хотя и не сильно, из-за своей стрижки, – писала Полин Джейн, – в Гаване, на лодке, его волосы превратились в яркое золото… и он в бешенстве остриг их по самые корни».

Полин стала блондинкой. Однажды она уже осветляла волосы, во время медового месяца в Андае, незадолго до того, как они уехали в Валенсию; это ужасно возбуждало Эрнеста. В те годы красители для волос были другими: они неприятно пахли, были вредными, тяжело ложились на волосы, и достичь правильного оттенка было очень трудно, особенно блондинкам. Полин пришлось постараться, чтобы ее светлые волосы не стали слишком розовыми. Эрнесту интереснее было разнообразие светлых оттенков. В какой-то момент волосы Полин были «бледно-золотыми», в другой раз – «глубоко золотыми», а этим летом она стала «пепельной блондинкой». Каждый раз, как она меняла цвет волос, в его воображении представала другая женщина. Со временем даже простое описание оттенков волос станет для него почти невыносимо возбуждающим действом; он будет систематизировать оттенки с заметным эротическим удовольствием.

Эрнест рассказал друзьям об этом только после того, как все закончилось и Полин вернулась к своему обычному темному цвету. Полин чудесная, говорил он Джейн. Она окрасила волосы для него, и никто не мог поверить, что они не всегда были такого цвета. Арчи Эрнест написал (назвал Полин именем, придуманным Бамби – получившимся от соединения слов «Полин» и «знает»), что «Полизнает» была великолепной блондинкой, но теперь она снова темноволосая; когда она была белокурой, ее внешность могла соперничать с внешностью Ады Маклиш, от которой Эрнест долгое время был без ума. То лето было прекрасным – с белокурой женой, которая перемещалась между Гаваной и Ки-Уэстом, – и если он и скучал по Джейн Мейсон, то только как по другу. В редкий момент откровенности Эрнест в том же письме признался Арчи, что, хотя он любил жену, он не всегда был лучшим из мужей, особенно когда слишком много пил.

В те месяцы началось длительное сотрудничество Эрнеста с Арнольдом Гингричем и новорожденным «Эсквайром». Издатели были достаточно богатыми людьми[43], и со второго, ноябрьского выпуска журнал стал выходить не раз в квартал, а раз в месяц и поступил в продажу во все магазины, а не только магазины мужской одежды. Положение «Эсквайра» было еще довольно шатким[44], но Гингрич сделал Эрнеста постоянным сотрудником в надежде, что его имя привлечет других тяжеловесов, включая Эзра Паунда и Теодора Драйзера, и за ними – множество литераторов-мужчин, знаменитостей двадцатого века. Гингрич поманил Эрнеста двойной ставкой, которая быстро выросла вместе с продажами «Эсквайра». Эрнест скучал по журналистке, и ему нравилось писать что-нибудь и помимо художественной прозы, особенно о тех местах и событиях, где он бывал и которые любил. Он предложил издателям написать серию «писем» из любого города, где бы он ни оказался; возможно, он был вдохновлен примером своей подруги Джанет Флэннер, чье «письмо из Парижа» стало популярной рубрикой в «Нью-Йоркере» с 1925 года. Первая статья Эрнеста, «письмо с Кубы», опубликованное осенью этого года, под названием «Марлин у Морро» упоминало крепость у входа в Гаванский залив.