Закат действительно пылал очень ярко. Багровые краски разлились по всему дальнему горизонту. И хотя зимняя природа была полна тишины и смирения, опытный глаз северянина по самым незначительным приметам улавливал близость пурги. В другой раз Егорка не поехал бы на ночь глядя обратно в Вилюй, переждал, а нынче, испытывая сильнейшее желание хотя бы на короткое время остаться одному, заторопился. Дорога длилась обычно часов пять-шесть по безлюдным, необжитым местам, среди высоченных гор и девственной тайги...

Егор ни разу не брал в руки остол, не свистел на оленей своим лихим неподражаемым свистом, который всегда подбадривал рогачей. Они шли быстрым шагом, перебирая тонкими мохнатыми ногами, звонко постукивая копытами по твердой, почти ледяной тропе. Порою они сами переходили на легкий, неторопливый бег, и Егорка притормаживал нарты ногой, словно хотел, чтобы дорога длилась как можно дольше.

Занятый своими думами, Егор не заметил, как сгустились сумерки. Почти отпылал закат, лишь слабые всполохи держались над горной грядой, покрытой потемневшим снегом. Но недолго длились и сумерки. Из-за леса выплыла полная луна, и вокруг стало светло, как днем.

Олени настойчиво шли все выше и выше по крутой тропе, будто лезли в самое небо. Еще немного — они перевалят горный хребет, а там, хочешь не хочешь, уже не сдержать их — они полетят во всю свою прыть. Но, к удивлению Егорки, на самой вершине перевала олени вдруг остановились, спутали постромки.

Он соскочил с нарты и только теперь заметил, что резкие порывы колючего ветра сдувают с горных вершин снежную пыль и кружат ее в воздухе.

— Эх, не проскочил! — сказал он в сердцах и, как он это делал не раз, стал подводить оленей к дереву.

Но только он сделал несколько шагов, как встречный ветер отбросил его назад. Закачались деревья, с них густо посыпался снег, и плотная, непроницаемая стена выросла перед Егоркой. Он сделал усилие и снова пошел вперед, но на этот раз олени даже не двинулись с места. Егор понял, что они зарываются в снег. Тогда Солодяков ощупью дотянулся до нарты, схватил мешок с почтой, приторочил его к поясу и решительно двинулся в сторону леса, чтобы отсидеться под деревом. Но тут новый сильный порыв ветра сбил Егорку с ног. Уже ничего перед собой не видя, он быстро ухватился за мерзлые кусты и стал понемногу тянуться, упираясь коленями в холодные камни, с которых ветром сдуло весь снег. Но так ползти было тоже трудно. Ломкие кусты оставались в руках Егорки, и он, лишенный опоры, все острее чувствовал свою беспомощность. Вдруг совсем рядом затрещало и с грохотом повалилось дерево. Егор инстинктивно отпрянул. Поднимаясь, он стал искать глазами оленей, но не нашел их. Егор, закинув за спину мешок с почтой, напрягся, собрался весь и хотел опять двинуться к лесу, но его подхватило и бросило на камни так, что потемнело в глазах и он потерял сознание...

Когда в Тальниковом узнали о том, что ночью на перевале разыгралась пурга, начальник конторы запросил по радио Вилюй, прибыл ли Егорка с почтой. Ему ответили, что почтальон не прибыл. Поднялась тревога. Правда, эвены не склонны были думать, что такой опытный каюр, как Егорка, попадет в беду. Разве впервые его застает на перевале пурга? Кроме того, рассуждали эвены, олени были у Егорки быстрые, сильные. Где-нибудь отсиживается с ними почтальон, глядишь, скоро и появится...

Кончился день, начало смеркаться, а Егорка все еще не прибыл. И обычно спокойные, неторопливые эвены поняли, что случилась беда. На поиски отправились самые опытные оленеводы. Они просматривали каждый метр горной дороги, пускали во все ущелья собак, но ни следов почтальона, ни следов его упряжки не обнаружили...

Марта Левидова узнала о Егорке на уроке. Она вызвала к доске Ваську Сундукова, и, пока подбирала ему пример, Васька быстренько успел написать мелом: «А ваш Егорка-почтовик ночью на перевале пропал».

Учительница глянула на доску — и обмерла. Она уже хотела отругать Ваську за новое озорство, но и другие ученики подтвердили, что Егорка действительно пропал во время пурги и эвены отправились на поиски.

Сдерживая волнение, Левидова с трудом довела до конца урок и, как только тетя Ариша зазвонила в колокольчик, накинула на голову пуховый платок и побежала к Егоркиной матери. Марта застала ее одиноко сидящей у окна с заплаканными глазами.

— Пропал мой Егорушка! — сквозь слезы сказала она, не глядя на Марту. — Начальник говорил ему, что закат нехороший, что пурга разыграется... А он, глупый, поспешил. Скажи, зачем поспешил?

— Не знаю, тетя Серафима, — ответила Марта. — Я побегу, получше узнаю, потом скажу вам, ладно?

...Егорку нашли на вершине горного перевала, у самого края обрыва. Он был весь заметен снегом, только ноги в изодранных унтах торчали из-под сугроба. Быстро разрыли целую гору снега, подняли Егорку, уложили на нарту. Старый фельдшер Степан Никанорович, который тоже выехал на розыски Егорки, расстегнул на нем меховую дошку, растер ему грудь спиртом, влил в рот кружку крепкой, обжигающей жидкости. Солодяков стал приходить в себя. Открыл глаза и, узнав Степана Никаноровича, которого все в Вилюе уважали, слегка улыбнулся.

— Жив-здоров, паря! — произнес Степан Никанорович, ощупывая Егорку. — Глядите, и почта цела, на нем вот мешок висит. Ух ты, паря!

— Олени где? — тихо спросил Егорка, слегка приподнявшись на локте и ища глазами вокруг. — Тут были, совсем близко...

— Не нашли оленей! — сказал Елизар Сундуков. — Наверно, в пропасть их сбросило!

Егорку закутали в медвежью шкуру и повезли в Вилюй. Но в дороге на него напал сон, он проспал сутки, а когда проснулся, то обнаружил, что лежит в больнице...

Полселения перебывало у Егорки в палате, а Марта все не приходила.

«Все теперь пропало, — с болью в душе размышлял он. — Теперь я не нужен Марте. Письма от Павлика уже не придут, верно, погиб он в бою. Это я привез ей печальную весть. Лучше бы мне вовсе не возвращаться сюда, лучше бы сгинул на перевале», — и он зарылся головой в подушку.

Весь день эти тревожные думы не покидали Егора. Когда за окнами вспыхнул закат и разукрашенные морозом стекла стали розовыми, в больницу пришла Марта Левидова.

— Егорушка, родной, как ты