лошади, а зимой — на оленях. Егорка любил свою работу, исполнял ее исправно, и начальник был им доволен.

Вскоре эвены узнали от Егорки о Павле Вересове, Мартином женихе, и решили сделать учительнице приятный сюрприз. Ничего не сказав ей, Егоркина мать с соседками сшила для Павла пару меховых унтов, теплые рукавицы, кисет, и все это принесла Левидовой.

— Бери, мамка, отправь ему на фронт, хороший будет подарок.

Егорка помнит, как Марта пришла к нему, принесла небольшой, обшитый белым полотном ящичек и попросила поскорей отвезти на почту.

— Завтра! — сказал Егорка. — И письмо привезу!

— Спасибо, Егорка, я и так благодарна тебе!

— Скажи, хорошее было последнее письмо?

— Хорошее! — И Марта крепко пожала Егоркину руку. — Приходи, когда вернешься, посидим вместе.

— Приду, конечно! — пообещал он. — Знаешь, я всегда хорошие привожу письма. Еще ни разу никто не плакал! — не без гордости добавил Егорка. — Я как только получу их на почте, сразу вижу, какие они, ведь я секрет знаю!

— Что же это за секрет у тебя? — поинтересовалась Марта. — Расскажи мне...

Подумав, Егорка ответил:

— Только тебе скажу! Ты очень добрая, мне всегда с тобой радостно говорить. — Он даже не заметил, как Марта смутилась, и серьезно продолжал: — А секрет вот какой: когда на конверте адрес все одним и тем же почерком написан и полевая почта все та же — значит, живой, воюет...

Много хороших писем доставил Егорка Солодяков Марте Левидовой от Павлика, от матери, от подруг, с которыми она окончила педучилище. Каждый раз, когда он возвращался в Вилюй и появлялся на пороге комнаты, Марта по Егоркиным глазам видела, с чем он пришел. И потом долго его не отпускала, усаживала за стол, поила чаем, читала ему вслух какую-нибудь интересную книгу. Когда Марта садилась проверять ученические тетради, Егорка тихо усаживался напротив и с любопытством ловил каждое ее движение, следил за выражением лица, стараясь разгадать, порадовал Марту ученик или, наоборот, огорчил.

— Ты только посмотри, у Васьки Сундукова опять шесть ошибок, ну что ты с ним поделаешь? — как-то с огорчением сказала Левидова.

— У Васьки? — переспросил Егорушка. — Весь день на коньках носится — вот и ошибки. Я с ним поговорю.

И назавтра, поймав на улице Ваську Сундукова, надрал ему уши.

Любил помогать Егорушка Марте по хозяйству. Когда она в школе, он придет, принесет дрова, растопит плиту, вскипятит в чайнике воду. Часто он добывал у охотников для Марты жирные куски оленины, уверяя ее, что мамка прислала.

— Я очень люблю тебя, Егорушка, — однажды сказала Марта, совершенно растроганная его добротой.

— Верно говоришь? — счастливо заулыбался Егорка.

— Верно, Егорушка! — ответила она, подумав, что сейчас он непременно спросит, а как же Павлик, ведь Павлика она тоже любит, но вместо этого, все еще сияя улыбкой, он пообещал:

— Завтра чуть свет за почтой поеду, письмо от Павлика привезу, что-то давно писем от него не было.

С этого вечера Марта еще больше привязалась к Егорке и, когда он долго не приходил, очень тосковала. По молодости лет ему не было знакомо чувство ревности, и каждый раз, когда он привозил письмо от Павлика, то радовался вместе с Мартой. Она привыкла видеть в Егорушке чистого, бескорыстного друга, каких она еще ни разу не встречала на своем пути, и ей всегда было хорошо с ним... Но, видимо, в душе Егорки, как недавно заметила Марта, что-то изменилось.

«Пусть не приходит больше», — подумала она, но тут же отвергла эту мысль, считая ее несправедливой и жестокой.

А почтальон тем временем уехал в Тальниковый. Выдалось ясное, солнечное утро с сухим, крепким морозом. Такие дни, когда тепло чудесно сочетается с холодом, бывают только на дальнем Севере. Ослепительно сверкали снега на вершинах гор. Деревья, облепленные мохнатыми хлопьями, стояли на всем пути, как гигантские свечи. У Егорушки было светло на душе. Когда солнце к двенадцати часам поднялось еще выше и заспешило отдать свой скупой запас тепла и света, Егорке даже стало жарко. Он снял меховой капюшон и долго ехал с непокрытой головой, не чувствуя мороза.

Всю дорогу до Тальникового почтальон, как всегда, думал об одном: привезет ли он и на этот раз счастливую весточку Марте. Он давно считал, что для нее нет ничего радостней, чем получить письмо от Павлика Вересова, и поскольку это отчасти зависело и от него, Солодякова, он старался изо всех сил. Он был страшно доволен, что среди десятка писем, которые он уже привозил ей, не было ни одного плохого.

Так и жил все это время Егорушка Солодяков счастьем русской учительницы...

Он приехал в Тальниковый под вечер и очень обрадовался, узнав, что почта уже приготовлена и можно, не задерживаясь, сразу отправиться обратно. Он взял пачку писем и, ловко перебирая их пальцами, пробегал глазами адреса. Когда взгляд его упал на конверт с фамилией Марты, Егорка от неожиданности вздрогнул. Он подбежал к окну и стал рассматривать письмо на свет. Чем внимательнее он вглядывался в номер полевой почты, тем тревожнее становилось у Егорки на душе. Цифры «3636» прыгали, мелькали перед глазами. То ему казалось, что тройка стала на место шестерки, то шестерка — на место тройки. Он протер рукавом глаза, и только тогда убедился, что это была старая полевая почта Павлика, так знакомая ему, Егорке, но почерк на конверте был чужой. Кто-то другой писал Марте из воинской части, где Павлик воевал.

Егорка быстро собрал письма, наспех засунул их в мешок, завязал потуже, взвалил на плечи и решительно зашагал к выходу.

С тяжелым чувством поднимал он оленей. Ему показалось, что они встают лениво, нехотя, и выражение глаз у них такое, словно они говорили: «Переночуем, Егорушка, в Тальниковом, ну куда нам теперь спешить...» Да и сам Егор понимал, что спешить ему теперь не нужно, что никогда не поздно сообщить Марте худую весть — он ничуть не сомневался, что с Павликом случилась беда, может быть, он убит, и командир части сообщает об этом Левидовой.

Топорков вышел провожать Егора и, глянув на багровый горизонт, предупредил:

— Смотри, Егор, как бы пурга не застигла!

— Ничего, товарищ начальник,