ключи и ушла. Соседская семья состояла из нескольких женщин разных возрастов. Они явно показали, что не рады моему появлению. Вскоре я понял, что эти женщины были заложницами в некой сложной ситуации. Обычно жильцы не задерживались в таких условиях, но хозяйка продолжала подселять новых людей в комнату. А женщины-соседки использовали свою тактику выселения, создавая мне максимальный дискомфорт: громкая музыка по утрам, постоянная занятость общих помещений, неприветливое отношение, запрет на использование стиральной машины и кухни. Приходилось готовить в комнате и применять одноразовую посуду. Спустя месяц мне пришлось съехать».

Впрочем, не все разделяют взгляды подобного рода. Некоторых пугает это одиночество. Люди, привыкшие к семье, к домашней обстановке, часто не в состоянии разорвать со всем, что напоминает им об уютном родительском доме. И такие студенты для иллюзии селятся на частной квартире – в семье, как они говорят. Но ведь семья семье рознь. И уж меньше всего можно подыскать «семью» в студенческих квартирах.

Студенты последнего типа являются принципиальными врагами меблированных комнат. Действительно, трудно подчас вынести гнёт одиночества. Тяжело чувствовать себя замкнутыми среди четырёх стен своего номера. И как часто мрачный коридор и унылая обстановка номера, освещаемого в долгие зимние вечера маленькой «студенческой» лампой с зелёными абажуром, наводят на грустные мысли и будят тоску. Хорошо ещё, если соберётся подходящий ансамбль жильцов, например, несколько студентов одного лагеря, которые не прочь собраться у того или другого из товарищей побеседовать о различных вопросах научного или общественного характера, да наконец просто поболтать. Лишь бы было ощущение, что вблизи тебя есть люди.

К сожалению, меблированные комнаты – это в полном смысле слова приют для всякого сброда людей, часто не имеющих ровно ничего общего между собой: певец, продавщица из магазина, студент, офицер, репортёр газеты, сомнительный господин, проститутка. При таком подборе жильцов нужно только молить Бога, чтобы не произошло смешение элементов или, по крайней мере, чтобы студент не попал в «чуждую» компанию. Эта компания очень легко может сыграть роль затягивающей среды. Впрочем, не всегда сходятся между собой и студенты, живущие в одних и тех же меблированных комнатах. Вкусы и наклонности у нынешних студентов чрезвычайно различны.

В то время как одному хотелось бы поговорить об интересующих его научных вопросах, другой не признаёт ровно никаких интересов, кроме интересов бегового общества или карточной игры. Студент второй категории, разумеется, скорее найдёт себе компаньонов среди жильцов «Chambres garnies», чем первый.

Часто благодаря известному подбору жильцов «меблировки» составляется в данных номерах коалиция. Начинаются постоянные сборища у кого-нибудь из членов коалиции. Поднимается шум, гам, беганье по коридору, иногда скандалы. Скука и безделье собрали этих людей в одну группу, и они совместно стараются веселиться. Но веселье выходит какое-то скучное, заключающееся в пустых разговорах, шлянии по коридору, бездельном ухаживании за женщинами и т. п.

Хуже всего от такого веселья приходится остальным жильцам благодаря шуму и беспорядкам, которые производит коалиция. Бывает и такая «картинка». Слева рояль, справа рояль, вдали рояль. И всё заглушающий рёв баса ученика филармонического училища. Если к этому прибавить нежные трели-гаммы, которые распевает любительница пения, то жизнь в «меблировке» осветится à giorno[15].

Курьёзы квартир

В маленькой, низенькой комнате сидели три товарища-студента и беседовали. Единственное окно с грязным стеклом растворялось прямо на мостовую двора (квартира была полуподвальная). На дворе столбом стояла пыль, и отворить окно было невозможно. Поэтому в комнате было душно, накурено и отвратительно пахло из соседней кухни и отхожего места в коридоре… На столе стоял грязный поднос с потухшим самоваром, недопитый стакан чая, чайник с отколотым носом и полоскательница, в которой плавали окурки папирос. Окурки папирос валялись и на полу… Два студента сидели на стульях, а один полулежал на кровати, положив ноги на корзину – эту знаменитую «студенческую» корзину, заменяющую чемодан и путешествующую с хозяином по России – летом на кондиции (уроки), зимой на Рождество – домой в провинцию…

Разговор шёл об экзаменах, об этом ужасе пришедшей весны…

В самом интересном месте разговора за стеной вдруг раздался отчаянный детский плач…

Он долго, очень долго не прекращался…

– Э-ге-ге, – заметил один из гостей-товарищей, – не особенно здесь приятная обстановка для занятий.

– Пустяки, – живо ответил хозяин, – это цветочки. Тут есть ягодки – такие, что просто не знаю, куда деваться… Главное, заплатил за месяц вперёд – теперь и сиди в самую горячую пору… Чёрт знает что такое!

– В чём дело?

– Да, видишь ли, придвиньтесь сюда, надо шёпотом говорить, вероятно, подслушивают, – он указал рукой на стену соседней комнаты, – дня три тому назад, ночью вдруг слышу сквозь сон, что кто-то ходит по моей комнате и вздыхает.

Перепугался страшно – кричу: «Кто здесь?» Слышу, женский голос говорит полушёпотом: «Это я, Гаврила Семёнович, не пугайтесь, это я!» – «Да кто вы?» – «Разве вы меня не узнаёте»? – И тут я, брат, чувствую, что садятся прямо ко мне на кровать. И опять женский голос: «Гаврила Семёнович, вам ведь трудно, голубчик, жить одному, хлопотливо. И мне грустно. Всё я одна, одна… И муж покойный ко мне всегда придирался. Несчастливая моя жизнь… Голубчик, пожалейте, хоть вы меня». И вдруг слышу, плачет женщина. Тьфу ты, пропасть! Очнулся совсем. Чирик спичку – смотрю, хозяйка у меня на кровати сидит полураздетая и плачет. Что за дьявольщина? «Марья Ивановна, ради Бога успокойтесь, успокойтесь», – говорю ей. А сам еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. «Нет, не успокоюсь, – говорит, – пока вы меня не пожалеете. Голубчик, Гаврила Семёнович, полюбите меня, хоть чуточку полюбите. Вы такой добрый на вид, отзывчивый… А я – несчастная, несчастная»… Меня досада разобрала. Спать хочется, завтра рано нужно вставать. Говорю: «Мария Ивановна, пожалуйста, идите к себе. Завтра это дело уладим. Завтра поговорим». – А она ещё сильнее плачет и причитает. Уж она ныла, ныла – до 4 часов утра. Всю душу вымотала. Так в ту ночь почти не спал… Вчера опять приходила. Не могу я её прогнать – как-то неловко. Да и жаль её – какая-то она худая, болезненная… Но и в любви же, чёрт меня возьми совсем, не могу я ей объясняться – противна она мне. Ну, что ж тут делать, скажите, пожалуйста? Просто хоть на улицу иди ночевать… Чувствую, что сегодня опять придёт.

Товарищи хохотали, глядя на расстроенную физиономию хозяина комнаты.

– Да, брат, бывает, – сказал наконец один из них. – В прошлом году я тоже попал на квартиру; смею сказать, польстился тем, что дёшево – 9 руб. отдельная комната, хотя и с хозяйскими