Мона внимательно наблюдала за происходящим.

Майкл говорил, что ночами Роуан спала так, будто весь деньтяжко трудилась и совершенно лишилась сил. Его пугало, что ванну она принималатолько в одиночестве, предварительно заперев дверь, а если он пытался остатьсяс рядом с женой внутри, просто садилась на стул и безучастно смотрела всторону. Ему ничего не оставалось делать, кроме как уйти. Только после этогоРоуан вставала, и Майкл слышал за спиной щелчок замка.

Если кто-либо заговаривал с Роуан, она прислушивалась – покрайней мере, в первые минуты. А когда Майкл просил ее сказать хоть что-нибудь,нежно пожимала ему руку, словно утешая или призывая проявить терпение. В общем,зрелище было довольно-таки печальным…

Майкл оставался единственным, кого она признавала и когопозволяла себе касаться, хотя этот скромный жест неизменно совершался все с темже отстраненным выражением лица. В глубине ее серых глаз не мелькало дажеслабого отблеска эмоций.

Волосы Роуан вновь стали густыми и даже слегка выгорели отдолгого пребывания на солнце. Пока она находилась в коме, они приобрели цветмокрого дерева – такой, какой обычно приобретают сплавляемые по реке бревна. Ихможно во множестве увидеть на илистых берегах. Теперь волосы казались живыми,хотя, если Моне не изменяет память, их в принципе не принято считать таковыми:когда вы их расчесываете, завиваете или покрываете каким-либо средством, волосыуже мертвы.

Каждое утро, проснувшись, Роуан медленно спускалась полестнице. Левой рукой она держалась за перила, а правой опиралась на палку.Казалось, ее вовсе не заботит, помогает ей при этом Майкл или нет. А если еебрала за руку Мона, Роуан словно вообще этого не замечала.

Изредка, прежде чем спуститься вниз, Роуан останавливаласьвозле своего туалетного столика и проводила помадой по губам.

Мона не однажды видела это собственными глазами, ожидаяРоуан в холле первого этажа. Весьма знаменательно, надо заметить.

У Майкла имелись на этот счет свои наблюдения. Ночныерубашки и пеньюары Роуан выбирала с учетом погоды. Покупала их всегда тетя Беа,а Майкл обязательно стирал, поскольку помнил, что Роуан надевала новые вещитолько после стирки. Всю одежду для жены он складывал на кровать.

Нет, это не кататония, считала Мона. И врачи подтверждали еемнение, хотя и не могли сказать, в чем именно заключалась проблема. Однаждыодин из них – идиот, как обозвал его Майкл, – всадил в предплечье Роуаниглу, а та спокойно отвела свою руку и закрыла ее другой. Майкл пришел вярость, в то время как Роуан даже не взглянула на наглого типа и не произнеслани слова.

– Хотела бы я присутствовать при этом, – сказалаМона.

Она не сомневалась, что Майкл говорит правду. Доктора толькои делают, что строят предположения и колют людей иглами! Кто знает, быть может,возвращаясь в больницу, они втыкают иголки в куклу, изображающую Роуан, –своего рода акупунктура по обрядам вуду. Мона ничуть не удивилась бы, услышавоб этом.

Что Роуан чувствует? Что она помнит? Никто больше не былуверен ни в чем. Они знали только со слов Майкла, что она в полном сознании,что поначалу часами разговаривала с ним и была в курсе последних событий, ибо,находясь в коме, все слышала и понимала. Что-то ужасное случилось в тот день,когда она проснулась… Кто-то другой… И те двое, что похоронены под дубом…

– Я не имел права допустить, чтобы этослучилось! – уже сотни раз повторял Майкл. – Страшно вспомнить запах,исходивший из этой ямы, вид того, что осталось… Мне нужно было обо всемпозаботиться самому.

«А как выглядел тот, другой?», «А кто отнес его вниз?», «Чтоеще говорила Роуан?» Мона слишком часто задавала эти вопросы.

– Я вымыл Роуан руки, потому что она не сводила с нихглаз, – сказал Майкл Эрону и Моне. – Уверен, ни один врач не потерпиттакой грязи. А уж тем более хирург. Она спросила меня, как я себя чувствую, онахотела… – При этом воспоминании у Майкла всякий раз перехватывалодыхание. – Она хотела проверить мой пульс! Она беспокоилась обо мне!

«Бог мой! Ну почему мне не удалось собственными глазамиувидеть то, что там похоронено?! – сокрушалась Мона. – И пообщаться сРоуан?! Ну почему она не рассказала обо всем мне?!»

Удивительное все-таки дело – в тринадцать лет быть богатой,избранной, иметь в своем распоряжении машину (да не какую-нибудь, а потрясающийдлинный черный лимузин с комбинированным плеером для кассет и компакт-дисков, сцветным телевизором, с холодильником для льда и диетической кока-колы),персонального шофера, пачку двадцатидолларовых (никак не меньше) банкнот всумочке и пропасть новой одежды. Как здорово, когда мастера, ремонтирующиестаринный особняк на Сент-Чарльз-авеню и дом на Амелия-стрит, бегают за ней собразцами шелка и обоев ручной росписи, чтобы она выбрала нужную расцветку.

И знать это. Хотеть знать, жаждать причастности к событиям,стремиться к постижению тайны этой женщины, этого мужчины и этого дома, которыйоднажды должен перейти к ней. Призрак мертв и погребен под деревом. Легендарноепредание покоится под весенними ливнями. И в его руках – некто другой.

Это было все равно что отречься от волшебного сияния золотаи предпочесть ему хранившиеся в тайнике потемневшие безделушки, значениекоторых тем не менее невозможно переоценить. Ах, вот это и есть волшебство!Даже смерть матери не смогла отвлечь Мону от таких мыслей.

Мона тем не менее беседовала с Роуан. Подолгу.

Она приходила в особняк с собственным ключом – все-такинаследница как-никак. Майкл дал на это разрешение. Он уже не смотрел на Мону спохотью во взгляде и относился к ней едва ли не как к дочери.

Мона отправлялась в расположенную за домом часть сада,пересекала лужайку, стараясь, если не забывала об этом, обойти стороной могилу,а затем садилась на плетеный стул, здоровалась с Роуан и говорила, говорила…

Она рассказывала Роуан о том, как идут работы по созданиюМэйфейровского медицинского центра, о том, что уже выбрано место для застройкии достигнута договоренность об установке разветвленной геотермальной системы, отом, что уже привезли растения.

– Твоя мечта осуществится, – заверяла онаРоуан. – Мэйфейры слишком хорошо знают этот город, чтобы тратить время наизучение возможностей реализации проекта и тому подобные глупости. Больницабудет такой, какой ты хотела ее видеть. Мы сделаем для этого все возможное.

Никакой реакции от Роуан. Интересовал ли ее по-прежнемуколоссальный медицинский комплекс, в котором коренным образом изменятсявзаимоотношения между пациентами и посещавшими их членами семей и сотрудникикоторого будут помогать даже тем, кто обратится туда анонимно?