Не знаю, как чувствовал себя Пуаро в своем пальто и шелковомкашне, но я просто изнывал от жары, пока мы ехали по Лондону. В знойный летнийдень, когда на улицах сплошные заторы, даже в машине с откинутым верхом опрохладе мечтать не приходится.

Но едва мы оставили Лондон позади и помчались поГрейт-Уэст-роуд, настроение у меня поднялось.

Вся поездка заняла примерно полтора часа. Приблизительнооколо двенадцати мы въехали в маленький городок Маркет-Бейсинг. Стоявшийнекогда на главной дороге, он теперь благодаря объезду очутился милях[13] втрех к северу от шоссе и поэтому сохранил старомодное достоинство и покой.Единственная широкая улица и площадь, где раньше был рынок, казалось,утверждали: «Мы тоже когда-то играли немаловажную роль и для людей разумных ивоспитанных таковыми и остались. Пусть современные машины мчатся по новойдороге, зато мы появились еще в ту пору, когда царила полная гармония, асогласие и красота шли рука об руку». Середину площади занимала автомобильнаястоянка, где находилось всего несколько машин. Когда я, как и положено,запарковал свой «Остин», Пуаро решительно снял с себя совершенно не нужные емупальто и шелковое кашне, проверил, не утратили ли его усы своей безупречнойсимметрии и пышности, и мы двинулись в путь.

Впервые в ответ на наши расспросы мы не услышали: «Извините,но я не местный». Вероятно, приезжих в Маркет-Бейсинге вообще не ??ыло. Вовсяком случае, так казалось. Я сразу почувствовал, что мы с Пуаро, особенно он,выглядели вызывающе на мягком фоне английского провинциального городка,сохранившего старые традиции.

– Усадьба «Литлгрин-хаус»? – переспросил дородный высокиймужчина, внимательно оглядев нас с головы до ног. – Следуйте прямо поХай-стрит, и вы его не пройдете. По левую сторону. Там на воротах нет табличкис именем владельца, но это первый большой дом после банка. – И повторил: – Выего не пройдете.

Мы двинулись дальше, а он еще долго провожал нас глазами.

– Господи боже! – посетовал я. – В этом городке я чувствуюсебя белой вороной. Что касается вас, Пуаро, то вы и вовсе выглядите заморскойптицей.

– По-вашему, я похож на иностранца?

– Как две капли воды, – заверил его я.

– Но ведь на мне костюм английского покроя, – раздумчивопроизнес Пуаро.

– Костюм – не главное. Весь ваш облик, Пуаро, бросается вглаза. Я всегда удивлялся, как это не помешало вам в вашей карьере.

– Все потому, – вздохнул Пуаро, – что вы вбили себе вголову, будто сыщик обязательно должен носить фальшивую бороду и прятаться застолбами. Фальшивая борода – vieux jeu, а за столбами прячутся лишь самыебездарные представители моей профессии. Для Эркюля Пуаро, мой друг, главное –как следует посидеть и подумать.

– То-то мы тащимся в невыносимую жару по этой раскаленнойулице.

– Как говорится, не в бровь, а в глаз. Очко в вашу пользу,Гастингс.

«Литлгрин-хаус» мы отыскали довольно легко, но нас ждаланеожиданность – объявление о продаже дома.

Пока мы стояли и читали объявление, послышался собачий лай.Среди негустого кустарника я увидел пса: жесткошерстного, давно не стриженноготерьера. Он стоял, широко раздвинув лапы, слегка скосив глаза в одну сторону, ибеззлобно лаял, с явным удовольствием, возвещая о прибытии гостей.

«Хороший я сторож, правда? – казалось, спрашивал он. – Необращайте внимания на мой лай. Для меня это развлечение, да и обязанность тоже.Пусть все знают, что здесь живет собака. Очень скучное утро! Вот и рад, что выпоявились, – можно полаять. Надеюсь, вы к нам зайдете? А то чертовски скучно!Мы могли бы немного побеседовать».

– Привет, старина! – окликнул я его и протянул сжатую вкулак руку.

Протиснув голову сквозь изгородь, он сначала подозрительнопринюхался, а потом радостно завилял хвостом и залаял.

«Мы еще не знакомы с вами, но, я вижу, вы умеете ладить ссобаками».

– Умный песик, – похвалил его я.

– Гав! – приветливо отозвался он.

– Итак, Пуаро? – обратился я к своему другу, поговорив ссобакой.

Выражение лица у Пуаро было каким-то странным, непонятным. Ябы сказал, напряженным от сдерживаемого возбуждения.

– «Замешан собачий мячик», – пробормотал он. – Так, значит,собака действительно существует.

– Гав! – подтвердил наш новый приятель. Потом сел, широкозевнул и с надеждой поглядел на нас.

– Что дальше? – спросил я.

Пес, по-моему, задавал тот же вопрос.

– Parbleu, откуда эти «Геблер и Стретчер»?

– Да, интересно, – согласился я.

Мы повернулись и пошли по улице. Наш приятель разочарованнопротявкал вслед.

Помещение, которое занимала контора «Геблер и Стретчер»,находилась здесь же на площади. Мы вошли в сумеречную приемную и увиделимолодую женщину с тусклыми глазами.

– Доброе утро, – учтиво поздоровался с ней Пуаро.

Молодая женщина, говорившая в это время по телефону гнусавымголосом, жестом указала на стул, и Пуаро сел. Я нашел еще один стул и уселсярядом.

– Не могу вам сказать, – гундосила молодая женщина втелефонную трубку. – Нет, не знаю, каковы будут расценки… О, извините.По-моему, центральное водоснабжение, но твердо сказать не могу… Очень сожалею,очень… Да… восемь-один-три-пять? Боюсь, у меня этого нет. Да, да…восемь-девять-три-пять… три-девять?.. Ах, пять-один-три-пять?.. Да, я попрошуего вам позвонить… после шести… Ах, извините, до шести… Благодарю вас.

Она положила трубку, написала на промокательной бумаге 5319и с некоторым любопытством, но отнюдь не заинтересованно взглянула на Пуаро.

– Я увидел, что почти на окраине города, – живо начал Пуаро,– продается усадьба под названием «Литлгрин-хаус», так, кажется.

– Что, простите?

– Сдается или продается усадьба, – медленно, чеканя слова,повторил Пуаро. – «Литлгрин-хаус».

– А, «Литлгрин-хаус»? – словно очнувшись от сна,переспросила молодая женщина. – Так вы говорите, «Литлгрин-хаус»?

– Вот именно.

– «Литлгрин-хаус», – еще раз повторила молодая женщина,напрягая свои извилины. – О, полагаю, об этом лучше других известно мистеруГеблеру.