— Я тебе рассказывал историю о короле, который нес валун?

— Да.

— Точно?

— Дважды. И еще один раз заставил выслушать, как тебе читают этот отрывок.

— А-а. Ну так вот, в той же части есть отрывок, в котором принуждение следовать за тобой противопоставляется позволению следовать за тобой. Мы в Алеткаре слишком много принуждаем. Если ты вызовешь кого-то на дуэль, потому что он считает меня трусом, его убеждения от этого не изменятся. Я могу заставить их замолчать, но не изменю того, что у них в сердце. Я знаю, что прав. Тебе просто придется и в этом мне довериться.

Адолин вздохнул и поднялся:

— Что ж, официальное опровержение — лучше, чем ничего. По крайней мере, ты не прекратил защищать свою честь.

— Я и не собираюсь. Просто надо быть осторожнее. Я не могу позволить, чтобы мы еще сильнее отдалились друг от друга.

Он вернулся к еде, насадил на нож последний кусочек курицы и положил в рот.

— Я тогда отправлюсь на другой остров, — сказал Адолин. — Я... погоди-ка, это тетушка Навани?

Далинар вскинул голову и с удивлением увидел, что к ним идет Навани. Он посмотрел на свою тарелку. Та была пуста; он съел последний кусочек, не осознавая, что делает.

Князь вздохнул, собрал всю решимость и встал, чтобы поприветствовать ее:

— Матана. — Далинар поклонился.

Он использовал формальное обращение к сестре: Навани была старше его всего на три месяца, и это обращение вполне допустимо.

— Далинар, — ответила она с легкой улыбкой. — И милый Адолин.

Адолин широко улыбнулся ей; он обошел стол и обнял тетушку. Она положила укрытую тканью защищенную руку ему на плечо — такого жеста удостаивались лишь члены семьи.

— Когда ты вернулась? — спросил Адолин, отпуская ее.

— Сегодня днем.

— Но почему же ты вернулась? — сухо поинтересовался Далинар. — Я полагал, ты собиралась помочь королеве защищать интересы короля в Алеткаре.

— О Далинар, — ласково проговорила Навани, — ты такой же чопорный, как всегда. Адолин, дорогой, как успехи с девушками?

Князь хмыкнул.

— Он меняет подруг, словно танцует какой-нибудь особенно быстрый танец.

— Отец! — возмутился юноша.

— Ну что ж, тем лучше, — сказала Навани. — Ты еще слишком молод, чтобы жить на привязи. Цель молодости — познать разнооб­разие, пока оно еще представляет интерес. — Она бросила взгляд на Далинара. — Ведь когда мы взрослеем, нас принуждают быть скучными.

— Спасибо, тетушка. — Адолин усмехнулся. — Прошу меня простить. Я должен сообщить Ренарину, что ты вернулась.

Он поспешил прочь. Князь неуклюже переминался по другую сторону стола от Навани.

— Далинар, я такая грозная? — спросила вдовствующая королева, вскинув бровь.

Тот опустил взгляд и понял, что все еще сжимает свой обеденный нож. Широкое зазубренное лезвие вполне могло сойти за оружие, случись такая нужда. Он выронил нож и поморщился, когда тот упал на стол с громким звоном. Уверенность, которую Далинар ощущал во время разговора с Адолином, исчезла в одно мгновение.

«Соберись! Она ведь просто член семьи».

Разговаривая с Навани, он каждый раз чувствовал себя так, словно перед ним опаснейший хищник.

— Матана, — заговорил Далинар, сообразив, что они по-прежнему стоят по разные стороны узкого стола, — возможно, нам следует перейти к...

Он умолк, когда Навани взмахом руки подозвала юную служанку, которая едва начала носить платья с длинным рукавом. Дитя бросилось к ней, неся низкий табурет. Навани указала на место возле себя — всего лишь в нескольких футах от стола. Девочка замешка­лась, но Навани повторила жест с большей настойчивостью, и слу­жанка поставила табурет, куда приказывали.

Навани изысканно села — не за королевский стол, где полагалось трапезничать только мужчинам, но, без сомнений, достаточно близко, чтобы поставить под угрозу соблюдение протокола. Служанка удалилась. Элокар за другим концом стола заметил, что делает его мать, но ничего не сказал. Никто, включая самого короля, не посмел бы в чем-нибудь упрекнуть Навани Холин.

— Ох, Далинар, да сядь ты, наконец, — раздраженно прошипела она. — Нам есть о чем поговорить.

Князь вздохнул, но сел. Места возле него по-прежнему были пус­ты, а музыка и разговоры звучали достаточно громко, чтобы никто не мог их подслушать. Несколько дам заиграли на флейтах. Вокруг них закружились спрены музыки.

— Ты интересовался, почему я вернулась, — негромко сказала Навани. — У меня на это были три причины. Во-первых, я хотела сообщить, что веденцы усовершенствовали свои «полуосколки», как они их называют. По их словам, щиты способны выдержать удар ос­колочного клинка.

Далинар сложил руки на столе. До него доносились слухи, хотя он не принимал их во внимание. Все время находились люди, заявлявшие о том, что им вот-вот удастся создать новые осколки, но эти обещания никогда не оказывались правдой.

— Ты видела хоть один?

— Нет. Но я доверяю своему источнику. Она говорит, эти штуки могут принимать лишь форму щитов и не имеют никаких свойств осколочных доспехов. Но они действительно выдерживают удар осколочного клинка.

Это был шаг — очень маленький шаг — на пути к осколочному доспеху. Тревожная новость. Он не поверит в нее, пока не увидит собственными глазами, на что способны эти «полуосколки».

— Навани, эту новость можно было послать и по даль-перу.

— Видишь ли, я поняла вскоре после того, как достигла Холинара, что было политической ошибкой уезжать отсюда. Эти военные лагеря все больше превращаются в настоящий центр нашего королевства.

— Да, — тихо согласился Далинар. — Наше отсутствие на родине опасно.

Разве не по этой причине вдовствующая королева отправилась домой?

Навани величаво отмахнулась от его слов:

— Жена Элокара в достаточной степени наделена умениями, необходимыми для управления Алеткаром. Есть козни и интриги — всегда будут козни и интриги, — но по-настоящему важные игроки неизбежно оказываются здесь.

— Твой сын по-прежнему видит убийц почти в каждом углу, — негромко заметил Далинар.

— А разве может быть иначе? После того, что случилось с его отцом...

— Это правда, но я боюсь, что он довел это до крайности. Элокар не доверяет даже союзникам.

Навани сложила руки на коленях — свободная рука поверх защищенной.

— Сын не справляется, да?

Далинар потрясенно моргнул:

— Что? Элокар — хороший человек! Он честнее любого светлоглазого в этой армии.