его рук. Она даже придумывала речь с извинениями. Но стоило им с Эмре оказаться рядом, дома или на базаре, как все слова вылетали из головы, и Чеда просто слушала его рассказы о том, как Тела строит ему глазки, о том, что Хамид стащил с телеги каравана… о чем угодно, только не о том, что важно.

Между ними словно гноящаяся рана пролегла. Ее нужно было залечить, но Эмре никогда об этом не заговаривал, а Чеда все не находила слов и в конце концов решила, что он просто не хочет об этом вспоминать.

Осман продолжал затаскивать ее друзей в свою маленькую империю – например, выдал Хамиду хороший нож и отправил стоять на часах у прикормленного вора-взломщика Брамы. Но занятия Тарика и Хамида Чеду не слишком волновали – она забеспокоилась, когда и Эмре стал курьером. Впрочем, он у Османа надолго не задержался, работал то тут, то там: гнул спину в каменоломнях на северо-западе, разгружал корабли в северной гавани, помогал колеснику у Желоба. «Только бы не сидеть сложа руки».

Однажды утром Чеда пошла проводить его на новую работу: они с ремесленником Халондом блуждали по пустыне в поисках фульгуритов – следов молний, ушедших в песок. Халонд выкапывал странные образования, похожие на корни, и продавал их как произведения искусства. «Древо Рии» – так он их называл, хотя к лунной богине они не имели никакого отношения: такие странные, пугающие штуки могла создать разве что молния Гожэна. Однако никто не принес бы в свой дом создание отца всех неестественных тварей, а вот природная скульптура, отмеченная светом лунной богини, покровительницы мечтаний, – совсем другое дело.

– Ты в порядке? – спросила Чеда у Эмре.

Они шли, по очереди кусая грушу – деликатес, который она купила вчера на базаре. Эмре немедленно впился зубами в сочную мякоть, выдыхая в утренний воздух облачка пара.

– Конечно, в порядке. А что?

Она должна была спросить у него об этом месяцы назад. Но они отдалились друг от друга. По понятным причинам.

– Я хочу поговорить про Саадета.

Эмре передал ей грушу.

– А что с ним?

Чеда едва не выбила грушу из его рук, но ей не хотелось, чтобы он видел ее расстройство. Так что она просто откусила от румяного бока и передала грушу обратно.

– Я должна была сказать тебе.

Эмре пожал плечами.

– Но ты не сказала. Что уж теперь. Зачем ворошить прошлое?

– Просто… ты так посмотрел на меня тогда.

– Как? Чеда, я глазам поверить не мог.

– Ты не просто удивился. Ты разозлился.

Эмре остановился.

– Что ты хочешь услышать? Что мир стал лучше без Саадета ибн Сима? Ты оказала мне и Шарахаю услугу, я должен был тебя поблагодарить. – Он поклонился. – Спасибо тебе, о Чедамин, Белая Волчица Шарахая, за то, что спасла меня. Ты этого хотела?

– Нет, я…

– Тогда, ради всех богов, забудь об этом.

Он развернулся и ушел.

Чеда не последовала за ним. Она видела, что он до сих пор злится, и знала, что если надавить на него, он окончательно замкнется в себе. Оставалось лишь надеяться, что однажды они поговорят как следует… но этого так никогда и не случилось, так что постепенно ее надежда угасла. Она даже начала сомневаться, правильно ли разглядела выражение его лица в тот день.

Эмре продолжал прыгать с работы на работу. В следующем году он успел побывать и учеником сапожника, и разносчиком у бондаря, и даже мясником на бойне. «В мясном ряду», – поправил он однажды, когда Чеда спросила, надолго ли он там. С этой работы Эмре приносил домой мясо, но его глаза долго блестели потом странным, болезненным блеском. В мясном ряду он проработал дольше всего, почти год, но в конце концов перешел к цветочнику, собирая для него дикие растения на берегах разлившейся Хадды.

На его заработок надеяться не приходилось, но Чеда, выплатив Джаге долг, начала зарабатывать хорошие деньги. Что-то приходило с турниров, что-то – от Османа, что-то капало с уроков, которые она давала детям в Ямах, – прикрытие, которое придумал Осман, чтобы оставить в тайне ее настоящее имя и объяснить всем, почему она постоянно бывает в Ямах. В конце концов они с Эмре переехали в Розовый квартал, поближе к базару и рынку специй.

Удивительно, но сперва Эмре не хотел уезжать, отговаривался тем, что это дорого и лучше жить где живется. Она подозревала, что он не хочет покидать место, где жил с Рафой. Хоть они и переехали после его смерти, денег у них было тогда не много, так что и новое жилье сняли неподалеку.

Кое-как Чеда уговорила Эмре переехать, хотя казалось, что он долгое время презирал ее за это. В конце концов его презрение сошло на нет, но она не могла не задумываться, сколько еще он держит внутри. Что, если гнев и ненависть зреют и зреют внутри него? Чеда знала, что когда-нибудь они неизбежно вырвутся наружу.

Однажды, доставляя по просьбе Османа небольшую коробочку слоновой кости, Чеда оказалась на Отмелях.

Трое мальчишек погнались за ней, вскоре к ним присоединился четвертый. Она не знала, охотятся ли они за ее грузом, но рисковать не захотела и рванула от них переулками, перепрыгивая заборчики, срезая путь. Чего они хотели, она так и не узнала – несколько поворотов, и они вдруг остановились как вкопанные, развернулись и убежали.

Мгновением позже Чеда поняла, почему. Дверь дома перед ней охраняли две женщины.

Квартал этот называли Узлом – его узкие улочки вились и путались среди глинобитных домишек, стоявших вкривь и вкось, как пьяницы после бутылки арака, или нависавших друг над другом, образуя туннели. Обычно жители Узла держали окна открытыми, наблюдая за улицей или болтая с соседями. Но не сегодня.

Сегодня все двери и окна были наглухо закрыты. И Чеда знала, почему.

Эти женщины выглядели здесь так же чужеродно, как горшок золотых ралов. Их выдавали не пристальные взгляды и позы умелых фехтовальщиц, а сабли. Сабли в лакированных деревянных ножнах с черным вкраплением.

Черные шамширы.

Но что, ради Шангази, Девам тут делать?!

Они смерили Чеду недобрыми взглядами, одна двинулась к ней, но вдруг дверь отворилась, и из домика вышел высокий мужчина в роскошных одеждах: на нем был халат зеленого шелка, расписанный весенними ветвями с нераспустившимися бутонами, сапоги из мягчайшей кожи, чуть запыленные, янтарного цвета тюрбан с красной каймой, как закатное солнце над пустыней… и золотой браслет с черным камнем – чернее и глубже самой темноты.

Чеда готова была поклясться, что это