Чеда и вправду боялась, но боялась того, что Хусамеддин разочаруется в ней. Его умению обращаться с клинком она доверяла безраздельно и потому подавила страх.

Когда шамшир мелькнул у нее перед глазами и оцарапал шею, она не дрогнула.

Хусамеддин развернулся через плечо, заканчивая прием, и встал в ту же позицию, высоко подняв саблю. Он впился взглядом в Чеду, вложил шамшир в ножны и, подойдя ближе, большим пальцем стер каплю крови, выступившую на ее шее. Показал карминово-красный след Камеил, потом Королям.

– Она останется. Камеил, ты будешь обучать ее. Больше мы к этому не вернемся.

Даже под покрывалом было заметно, как покраснела Камеил. Она молча поклонилась и вышла из зала. Хусамеддин протянул Чеде шамшир рукоятью вперед.

– Иди за ней, – велел он. – Больше такого не повторится, даю слово.

Чеда поклонилась и вышла вслед за сестрой. Она не стала говорить Хусамеддину, как он ошибается. Это была лишь первая попытка. Камеил может повиноваться и оставить Чеду в покое. Может даже научить ее чему-нибудь. Но другие не успокоятся, они продолжат попытки ее убить, и неважно, что там скажет их Король.

Но Чеда не собиралась бежать. Мама оставила ей подсказки о том, как убить Королей, и она останется, пока не найдет Короля, чья родина сияет самоцветами. Пока не убьет его.

Глава 50

Пять лет назад…

Чеда сидела в большой, богато обставленной комнате. На каменных пьедесталах стояли мраморные кувшины, отделанные белым золотом, по стенам висели красивые жестяные блюда. Вокруг пахло сандалом и лавандой, но этот аромат не мог перебить вонь пота и крови, исходящую от нее. Люди Османа притащили Чеду сюда прямо с арены, не дали даже переодеться, только отобрали шлем.

Бой закончился как обычно, с одним исключением: Пелам объявил ее победительницей, но и только – он не сказал зрителям, когда и где будет ее следующий бой, просто вывел с арены под присмотром двух громил, оттащивших ее от умирающего Саадета.

Затем ее привели сюда, в эту комнату – Османову, наверное, потому что она располагалась на самом верху, на четвертом этаже над Ямами, и вид из нее открывался на четыре из семи арен. Чеде не хотелось сидеть тут, хотелось поговорить с Эмре – боги, этот его взгляд… Но все могло подождать. Сперва нужно закончить то, что начала, а потом уж пойти и попробовать извиниться.

Из коридора доносились голоса – кажется, это Осман говорил с Пеламом. К сожалению, ничего расслышать не получалось, но вот Осман вошел в комнату и направился к дорогому столу орехового дерева, у которого сидела Чеда.

Черная борода Османа топорщилась над зеленым шелковым кафтаном, из собранных в хвост волос выбились несколько кудрявых прядей. Он взглянул на Чеду блестящими выразительными глазами, но гнева в них почему-то не было: только интерес и что-то похожее на гордость.

– Идем, – сказал он низким голосом и поманил Чеду за собой на крышу.

Чеда встала рядом с ним у перил. Какое-то время они вместе смотрели, как внизу, на арене, сражаются бойцы, как беснуются трибуны. Было странно стоять рядом с ним, как с равным. Чеда прекрасно знала, что это не так, но считала маленькой наградой за хороший бой.

– Пелам в ярости, – спокойно сказал Осман, будто о погоде говорил.

– Я и не сомневалась.

– Я запрещаю тебе участвовать в турнире дальше.

Чеда с удивлением поняла, что расстроилась. Она сегодня убила человека и сама чувствовала себя хрупкой, как в день маминой смерти, но было и нечто освобождающее в том, чтобы сойтись один на один с врагом, которого поклялась убить.

– Но я победила его. Ни ты, ни Пелам этого оспорить не сможете.

– Об этом мы еще поговорим. Сперва спрошу, знаешь ли ты, почему тебя сюда привели?

– Догадываюсь.

– Ну-ка, расскажи мне.

– Зачем?

– Хочу проверить, правильны ли твои догадки и насколько верно ты понимаешь происходящее. Уважь меня.

– Ты обеспокоен тем, что я проскользнула на турнир за спиной Пелама.

– «Обеспокоен» – несколько не то слово, но допустим. Продолжай.

– Ты чувствуешь, что Джага предала тебя, выбрав помочь мне.

– Да.

– Тебе не понравилось, что я убила маласанского пса.

– Не понравилось. Что еще?

– А этого недостаточно?

– Достаточно, но ведь это не все.

Чеда промолчала. Она начала подозревать, какого ответа он на самом деле ждет.

– Я слишком юна для турнира.

Она покосилась на Османа, но он как ни в чем не бывало смотрел на арену. Там, внизу, зрители вскакивали с мест, подбадривая двух бойцов, сцепившихся щитами и пытающихся достать друг друга. Вот они расцепились, и зрители разочарованно взвыли.

– Знаешь ли ты, как часто дворяне приходят в Ямы?

– Часто. Я их иногда видела.

– Тогда ты знаешь, что некоторые пристально наблюдают за бойцами. Не все такие таланты, как ты, но многие соображают. А что еще можно точно сказать о благородных господах?

– Они едят антилоп, пока мы давимся козлятиной, и цедят холодное вино, пока мы хлебаем из грязных колодцев.

Осман печально рассмеялся и обернулся к ней. Чеда смело взглянула ему в лицо, пытаясь успокоить глупых колибри, щекочущих внутри, но они, как назло, зашебуршали только сильнее: отчасти из-за лепестков, отчасти – из-за голодного блеска глаз Османа и его легкой улыбки, будто он сам готов был спрыгнуть на арену и вступить в бой.

– Слишком уж поэтично, но, в сущности, ты права. Благородные господа играют по другим правилам. – Чеда не поверила своим ушам. Для нее Осман и был господином, хоть и сражался когда-то в Ямах. – Они не просто пьют вино – они не желают, чтобы ты его пила. Они не просто едят дичь, они только и ждут, чтобы отобрать у тебя тарелку и оставить объедки, делая вид, что оказали величайшую милость. Но есть правила и законы, которые для них особенно важны. Мы с тобой можем не понимать, почему Каннан запрещает одно и разрешает другое, но они понимают, ибо они – глаза и уши Королей в Шарахае. Они высматривают тех, кто бродит по городу в Священную ночь. Тех, кто срывает запретные плоды в их садах.

Чеда сглотнула.

– А я здесь при чем? – спросила она спокойно. Слишком спокойно, пожалуй.

– Им известно действие адишары, Чедамин Айянеш'ала. Некоторым – особенно хорошо, и ты не различишь их в толпе, не узнаешь, кто присматривается к таким, как ты. Поверь мне, если уж я заметил, то они заметят и подавно.

Чеда сглотнула снова, надеясь, что он не