уровень груди, острием вверх. Не из вежливости – она действительно восхищалась умениями Камеил. И хотела ее раздразнить. Пусть Камеил играла с ней, поддаваться и следовать ее правилам она не собиралась.

Закат почти догорел, но круг света все еще пылал на полу. Шарахани знали, что бой скоро закончится, и засвистели, заулюлюкали, подбадривая поединщиц.

Они кружились как смерч: развевались платья, сверкали клинки. Вот Чеда вспорола воздух у самой груди Камеил и подняла меч. Толпа взревела. Камеил повторила прием. Приближался финал: они, поняв, что ни одна не отступит, должны были ранить друг друга последним, отточенным и самым красивым ударом, сохраняя честь противницы, оставляя напоминание о славной битве.

Чеда думала, что это будет символический финал, и хотела вытянуть руку, чтобы получить от Камеил царапину на ладони или предплечье, но Камеил продолжила наступать, как воительницы древности, ближе и ближе с каждым ударом, примеряясь, откуда пустить кровь.

«Отступи», – говорили ее движения. Но Чеда не могла. Ради того, чтобы стать Девой, она готова была выдержать удар.

Она атаковала, целясь Камеил в бедро, но пришлось отклониться назад – клинок Камеил свистнул у самого горла, воздух пощекотал кожу.

Чеда крутанулась на месте и вспорола платье Камеил, оставив порез. Идеально – неглубокая царапина, но достаточная, чтобы оставить память о ее умениях.

Камеил не шевельнулась, совершенно спокойная. Только отошла, заслонив Чеду от Хусамеддина, подняла саблю и ударила, вновь целясь в горло.

Слишком близко, поняла Чеда. Кончик сабли вскроет вену на шее, и ее кровь хлынет на начищенный пол Солнечного дворца.

Она могла бы отойти, но выходка Камеил слишком разозлила ее. Вскинув шамшир, она заблокировала удар, боль в руке ослепила ее на мгновение.

Клинок Камеил не выдержал: раскололся, кончик его отлетел в толпу и распорол руку темнокожей дамы в голубом платье.

Камеил опустила глаза, разглядывая сломанный клинок, перевела взгляд на раненую, будто не могла до конца поверить в то, что происходит. Она не ожидала этого. Она собиралась убить Чеду, перерезать ей горло, а потом сказать, что Чеда дернулась сама, что произошла ошибка… да, это запятнало бы ее честь, но незапятнанной осталась бы Обитель Дев.

Вот настолько сильно Девы желали избавиться от Чеды. И коварство им оказалось не чуждо.

Раненая женщина кричала от боли и ужаса, уставившись на бегущую из пореза кровь. Обломок клинка, запутавшийся в ее платье, упал на пол, зазвенел. Какой-то мужчина поспешил перетянуть рану своим кушаком, но остальные будто обратились в камень, полные ужаса взгляды шарахани прикованы были к Чеде – все уроженцы Янтарного города знали, как тяжел ее проступок.

По традиции танец всегда завершался взаимными символическими ранами. Маленькие дети неуклюже колотили друг друга палками – кто первый сдастся; став старше, учились царапать концом тренировочного меча и вот так, под присмотром наставников, познавали искусство того самого последнего удара – как достойно наносить и принимать его.

Чеда дрогнула, заблокировала атаку, которую по правилам должна была пропустить. Значит, она не готова стать Девой – в ней нет доверия к сестре, нет храбрости. Может, девочке такое и простили бы, но для женщины подобная трусость постыдна.

Хусамеддин взглянул на нее разочарованно и поднялся вместе с другими Королями, подошел ближе.

– Очистить зал! – крикнул он слугам, и те поспешили вывести гостей.

Вскоре зал опустел, стоны раненой затихли в отдалении, и Хусамеддин, нахмурившись, обернулся к Камеил.

– Расскажи мне, что произошло.

– Вы сами все видели, мой повелитель. Она проявила трусость!

Только вот он ничего не видел. Камеил специально заслонила ему обзор.

– Нет, – вклинилась Чеда. – Клянусь богами, если б я не остановила ее клинок, он вспорол бы мне горло от уха до уха.

Пусть другие Короли видели, что произошло, со стороны они вряд ли распознали бы смертельный удар.

Чеда обернулась к ним, надеясь, что они что-то скажут, но наткнулась лишь на задумчивые, осуждающие взгляды.

– Ложь, – фыркнула Камеил. – У нее на лице написано, что это ложь.

Чеда думала, что Хусамеддин примет сторону Камеил, но он явно колебался.

– Ты говоришь правду? – спросил он у Чеды.

– Камеил хотела убить меня. Она не думала, что я смогу остановить ее клинок или распознать смертельный удар.

Хусамеддин кивнул на сломанный шамшир.

– И ты сможешь это доказать?

– Я разглядела ее намерение в пылу битвы.

Хусамеддин протянул руку, и Чеда безропотно отдала ему шамшир в ножнах.

– Есть ли причина отдавать тебе этот клинок?

– Не мне судить об этом, мой повелитель. Я не просила места среди Дев, однако вы даровали его мне. – Свет ламп отразился в потемневших от гнева глазах Хусамеддина. – Я лишь хочу сказать, что благодарна провидению, – быстро продолжила Чеда. – Благодарна богам и Королям за то, что оказалась здесь, за эту милость.

– Пристрой ее в Обитель. – Онур, Король Лени, подошел к ним вразвалочку. Лицо его с каждым шагом искажала болезненная гримаса. – Но клинок не давай. Таким, как она, не место среди Дев.

Лицо Хусамеддина смягчилось.

– Это не тебе решать, Онур, – бросил Зеленоглазый Король, неласково глядя на брата. – Я избрал ее.

– Так возьми ее в служанки, – прохрипел Онур, отдуваясь, и неприязненно глянул на нее. – В Девы она не годится.

– Это не тебе решать, – повторил Юсам.

– И не тебе, когда дело касается Дев, – мрачно оборвал его Хусамеддин.

– Но она ведь уже получила меч, – вставил Ихсан, подходя осторожно, будто боялся нарушить хрупкое равновесие. – И по правилам его можно забрать лишь из ее мертвых рук.

Напряженного Хусамеддина явно раздражало, что на его территорию лезут с непрошенными советами, но при словах Ихсана он словно по-новому взглянул на шамшир в руках. Вынул саблю из ножен, осмотрел лезвие, будто пытаясь по мельчайшим сколам прочитать историю ударов.

– Проверим, готова она или нет. – Он указал Чеде на свободное место напротив. – Встань здесь.

Чеда послушалась. Глубоко вздохнула, веля себе расслабиться. Она знала, что Король Мечей собирается сделать.

Хусамеддин пару раз взмахнул шамширом, будто примеряясь, занес его над головой грациозным движением, внимательно взглянул Чеде в глаза, и на мгновение она увидела в их глубине затаенную боль, глубокую, древнюю, как высохшие кости пустыни. Как будто он хотел поведать ей о чем-то, но не мог. Но мгновение кончилось, клинок со свистом рассек воздух раз, другой, все ближе и ближе к ее шее. Хусамеддин повторял движения Камеил, намекал, что собирается сделать то же самое, пробуждал в ней страх. Если она сомневается в его мастерстве, не доверяет ему, в конце концов этот страх пересилит, и она дрогнет. А он заметит это. Все