во «Всех напевах», серия стихотворений с преимущественно неточными рифмами сосредоточена в цикле шведских впечатлений «На гранитах», выделяя его на фоне классических форм остальных стихов сборника.

Выступая со стихотворениями новаторской формы, старшие поэты старались как можно больше подчеркнуть их отличие от традиционной формы. В силлабо-тонике безударные интервалы между сильными местами стиха имеют постоянный слоговой объем: 1 слог в ямбе и хорее, 2 слога в дактиле, амфибрахии и анапесте. Соответственно с этим ритмическое ожидание читателя всегда предсказывает сравнительную вероятность появления ударения на каждом следующем слоге. Например, в лермонтовском двустишии «И много дней влекло меня / На родину…» читатель, привычный к ритму русского ямба, безошибочно предвидит, что следующий слог будет, вероятнее всего, безударным («…с того же дня»); менее вероятно — ударным слогом односложного слова («…день ото дня»); и лишь в случае редчайшего ритмического перебоя — ударным слогом многосложного слова («…с этого дня»). В чистой тонике безударные интервалы между сильными (ударными) слогами имеют произвольный объем, предсказуемость каждого слога исчезает; В. М. Жирмунский справедливо изображает схему чисто-тонического стиха — ́ x — ́ x — ́ x — ́ …, где «x» — произвольное число безударных слогов между ударными[305].

Однако «произвольный» — не значит «равновозможный». В русском языке средняя длина слова — около трех слогов; поэтому даже в чисто-тоническом стихе более короткие безударные интервалы будут преобладать над более длинными. В русской прозе («Капитанская дочка») 1-сложных междуударных интервалов — 31 %, 2-сложных — 33 %, 3-сложных — 18 %, 4-сложных — 7 %, 5-сложных — менее 2 % и всех остальных, вместе взятых (нулевых и сверхдлинных) — около 9 %. Поэтому в чисто-тоническом стихотворении небольшого объема по естественному ритму языка будут преобладать 1- и 2-сложные интервалы, реже — 3-сложные и лишь при особом старании поэта — более длинные. Именно это старание и прилагали старшие символисты, сочиняя первые тонические стихи: им нужно было, чтобы в стихотворении встречались хотя бы 3-сложные междуиктовые интервалы, невозможные в силлабо-тонике, — это уже подчеркивало новизну их стиха. Среди 12 тонических стихотворений Брюсова в «Tertia vigilia» только 4 ограничиваются колебанием междуиктовых интервалов в 1–2 слога; остальные две трети допускают и 3-сложные, и изредка 4-сложные интервалы:

Зодчество церквей старинных,

Современный прихотливый свод,

Много зданий — высоких, длинных,

Улицы неуверенный поворот.

Проходящих теней вереница,

Отрывки неугаданных слов,

Женские мимолетные лица

И смутная память шагов.

Здесь забота автора о затяжных междуиктовых интервалах, о нарочитой расшатанности стиха сразу бросается в глаза. Но даже и в таком стихотворении, как «Скифы», почти сплошь построенном на 1–2-сложных интервалах (как потом у Блока), есть строчки, напоминающие читателю, что в любой момент он может ожидать и более вольного ритма: «…Ваша дева со взором жгучим / Заласкает меня ночью в телеге. / Истукан на середине деревни / Поглядит на меня исподлобья…»

Приблизительно так же, как у Брюсова, построены тонические стихотворения и у Гиппиус (тоже влиявшие на Блока: знаменитая «Песня» — «Окно мое высоко над землею, / Высоко над землею…» — явственно отразилась в блоковской «Песне Офелии» 1902 года: «…Он ушел печальной дорогой, / А я забыла вчерашнее — / Забыла вчерашнее…»). Разница в том, что Гиппиус предпочитала более длинные размеры, где избыточные слоги могли казаться цезурным наращением:

Тебя приветствую, мое поражение,

тебя и победу я люблю равно… —

или упорядочивала стихи, чередуя строки нетрадиционных размеров с традиционными — например, с правильными амфибрахиями:

Беспощадна моя дорога,

Она меня к смерти ведет. (амф.)

Но люблю я себя, как Бога, —

Любовь мою душу спасет. (амф.)

Но, конечно, наряду с этими демонстративно расшатанными стихами и у Брюсова, и у Гиппиус встречались и стихотворения, ограничивавшиеся колебанием междуиктовых интервалов в 1–2 слога — просто потому, что это подсказывалось естественным ритмом русского языка:

О, ночному часу не верьте!

Он исполнен злой красоты.

В этот час люди близки к смерти,

Только странно живы цветы…

(З. Гиппиус)

И когда меня ты убьешь,

Ты наденешь белое платье,

И свечи у трупа зажжешь,

И сядешь со мной на кровати…

(В. Брюсов)

(Как известно, второе из этих стихотворений послужило образцом для блоковского восьмистишия 1902 года, озаглавленного «Подражание Вал. Брюсову»: «Ты простерла белые руки / И легла в задумчивый гроб…» — и при жизни не печатавшегося.)

2

Новаторство молодого Блока в том и заключалось, что он сосредоточил внимание именно на этой разновидности тонического стиха — с минимальным колебанием междуиктовых интервалов в 1–2 слога. Понятие «блоковский стих» (если отвлечься от неспецифически-стиховедческих его характеристик: интонации, евфонии и т. д.) обычно вызывает у современного читателя поэзии представление о размере типа

Вхожу я в темные храмы,

Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы

В мерцаньи красных лампад… —

т. е. именно о стихе с колебанием 1–2-сложных интервалов (за которым в последние десятилетия закрепился термин «дольник»). Блок выделил его из расплывчатой массы чисто-тонического стиха и приучил к нему ухо современного читателя. За полосою открытий и изобретений в любой области обычно следует полоса отбора и систематизации: выясняется, какие из нововведений заслуживают ввода в широкое употребление, а какие могут быть оставлены на периферии как экзотическая редкость. В области метрики и рифмы русского стиха начала XX века этот отбор начал Блок.

Удача его главного дела — обособления стиха с междуиктовым интервалом в 1–2 слога — объяснялась тем, что этот стих мог опереться на традицию, хоть и слабую, в классической русской поэзии. Предшественники Блока старались оторваться от традиции, противопоставить себя ей, — Блок, наоборот, искал связи с традицией и нашел ее. Это была традиция переводов и подражаний немецкой (в меньшей степени английской) романтической поэзии: «На ту знакомую гору / Сто раз я в день прихожу…» Жуковского, «Когда мавр пришел в наш родимый дом, / Оскверняючи церкви порог…» Лермонтова, «Во сне я милую видел, / Во взоре забота, испуг…» Фета (из Гейне), «Они меня истерзали / И сделали смерти бледней…» любимого Блоком Аполлона Григорьева (тоже из Гейне). Сознательность своего обращения к этой традиции Блок как бы сам подтвердил, вписавшись в этот ряд переводчиков Гейне и поместив в «Ночных часах» цикл переводов из Гейне среди своих оригинальных стихов.

Однако ритм этого цикла переводов